Этнос. Стигма - Павел Сергеевич Иевлев

Сидит, смотрит в окно невидящим взглядом, лицо усталое, глаза потухшие. Кажется, впервые вижу, чтобы она не улыбалась.

— Драгоценный Док, — сказала она тихо. — Прости, я не могу сейчас приходить на той зов.

— Что случилось, Олли? Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?

Может, они все заболели чем-то? Граф Морикарский во мне уже затосковал от картины «Пандемия в Берконесе», выискивая взглядом симптомы.

— Нет, драгоценный Док. Я здорова. Просто мне нечем с тобой поделиться. Я не могу сделать тебя счастливее или унять твою боль. Я чувствую, ты полон ей как никогда ранее, но мне нечего тебе дать. Хотела бы помочь, но не могу. Я пуста.

— Тогда, может быть, я помогу тебе? Скажи мне, Олли, в чём дело? Что я могу сделать для тебя?

— Оставь меня одну, пожалуйста. Не обижайся, но мне мучительно твоё присутствие сейчас.

— Уверена? Тебе точно не нужна помощь?

— Ты делаешь мне больно, драгоценный друг. Я знаю, ты хочешь помочь, но мне только хуже. Уйди, не мучай меня.

И я ушёл.

* * *

— Что с ними, Фред? Что творится с Берконесом?

Расстроенный выгнавшей меня Олландрией, я отправился гулять по городу в попытке развеяться. Вышел и не узнал его. Нет, Берконес по-прежнему красив, архитектура безупречна, улицы чисты. Пахнет морем и цветами, сияет на солнце морская гладь и веет лёгкий приятный ветерок с гор. Но на улицах почти нет людей, а те, что есть, больше не выглядят счастливыми гражданами идеального города. Они производят впечатление людей, которые бредут на постылую работу ради выплаты неподъёмной ипотеки за квартиру, которая сгорела, не будучи застрахованной. А поскольку они ещё и чернокожие, кажется, что на этой работе их будут бить кнутом жестокие рабовладельцы. «Тухлый вайб», как называет это Нагма.

Вернувшись, пошёл пытать Фреда, потому что, когда мир, в котором тебе приходится жить, внезапно начинает выглядеть неблагополучным, это напрягает. Граф Морикарский подтвердит.

— Во-первых, приношу свои глубочайшие соболезнования, — сказал Фред. — Лейх рассказал, что ты многое потерял там. От него слов сочувствия не дождёшься, он не понимает чужих чувств, потому что не испытывает их сам. Но я знаю, что такое терять близких, поверь.

— Спасибо, я ценю.

— А Берконес… Ну, он расплачивается за нашу неудачу в Меровии.

— В каком смысле?

— Как бы тебе объяснить… Марка Твена ты читал, мы уже выяснили. А Герберта Уэллса?

— Смотря что.

— «Машину времени»

— Да, в детстве. Не помню в подробностях, но, кажется, мрачноватое чтиво.

— Помнишь, у него там были такие элои? Красивые и беззаботные создания, живущие не пойми как и зачем?

— Помню. В итоге оказалось, что их жрали какие-то другие, на «эм»…

— Морлоки.

— Точно. Морлоки.

— Вот, Берконес — мир элоев без морлоков.

— Тогда для них это натуральный рай, верно?

— Видишь ли, — вздохнул Фред. — Проблема элоев не в морлоках. А в том, что они элои.

— Не понял.

— Мы очень долго возились с Берконесом. Полтыщи лет истории, прокрученных не один раз… В Меровии мы элиминировали фрактальную линию длиной всего-то лет тридцать, и то вон как тебя ушибло. А представь, когда всё пошло не туда лет через триста? И исправить ничего нельзя, надо откатывать на момент до ошибки?

— Не могу.

— И правильно, потому что это непредставимо. Я хорошо знаю, каково тебе сейчас, потому что сам совершил однажды ту же ошибку — привязался к человеку, которого потом не просто не стало, а даже никогда и не было. Но больно было по-настоящему. В общем, раз за разом ошибаясь и отменяя свои ошибки, мы постепенно изнашивали этот мир и травмировали себя. Фрактал, если от него раз за разом отламывать по веточке, в конце концов перестаёт нормально развиваться. Я не такой умный, как Теконис, поэтому для себя представляю это как рост коралла. Это тоже фрактальная структура, знаешь?

Я кивнул.

— Как и фрактал Мультиверсума, фрактал коралла есть продукт сложения жизней существ, его населяющих. Они его строят, они в нём живут, он состоит из них, они и есть коралл. В Мультиверсуме эту роль играют люди. Меняешь судьбы людей, и веточка пошла расти в сторону. Иногда одного человека достаточно…

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем вы это делали?

— Не знаю, Док. Видишь ли, отменяя линию за линией, мы отменяли каждый раз кусочек себя и, через какое-то время стали совершенно другими людьми. Уже не понять, что именно хотели те, первоначальные «мы», которые начинали «проект Берконес». Зачем мы в это ввязались? Может быть, просто потому что могли. Думали, что вот так на раз-два построим идеальный мир и заживём в нем. Но не вышло ни на раз, ни на два, ни на двадцать два — сколь бы тщательно мы ни выстраивали планы, всё время что-то шло не так. Но к тому моменту мы уже и сами изменились, и ресурсов в это вбили столько, что отступать было некуда. Сами, если угодно, стали частью Берконеса. И вот однажды количество экспериментальных данных, которые принесли нам неудачные попытки, достигло некого критического объёма, и Антонио сказал: «Стоп! Я вычислил, в чём засада! Всё дело в сенсусе!»

— Этой… Субстанции жизни?

— Именно, — кивнул Фред. — Взаимодействуя с материей Мироздания, люди строят из своих жизней Великий Фрактал. И чем быстрее он растёт, тем больше сенсуса. Сенсус — одновременно продукт этих процессов и их катализатор. Субстанция творчества и креативности. Сенсус привносит в общество динамику, которая убивает прогностику. Выстраиваемый нами в Берконесе этнос при каждой попытке прекрасно развивался, но потом выделялся сенсус, и всё заканчивалось социальной катастрофой. Люди производят сенсус, который их же сводит с ума? К чёрту людей! Даёшь элоев!

— И откуда вы взяли элоев? И куда дели людей?

—