Новое назначение (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— А чего прощаться? — не понял я. — У тебя курсы с двадцатого, я здесь еще пару дней проторчу, пока все дела не улажу.

— Да ну их к лешему эти курсы, — махнул рукой Виктор. — Кстати, можешь меня с повышением поздравить. Я теперь комиссар дивизии.

Услышав такое, я прямо сел.

— Вить, только не говори, что тебя на польский фронт отправляют.

— А как ты догадался? — слегка удивился Виктор, потом сказал: — Я сегодня в Политическом управлении РВС республики ходил, уточнить насчет курсов, и вообще, — отчего-то смутился Виктор, — кое-что надо требовалось узнать, а мне говорят — товарищ Спешилов, как хорошо, что вы раньше пришли. Хотите, мы вас в действующую армию отправим с повышением? Я и подумал — а на хрена мне какие-то курсы? Война закончится, хоть курсы, хоть академия. Говорю — если в действующую армию, конечно хочу, но можно и без повышения. Сказал —комиссаром бригады готов пойти, а даже и батальона. Да что там — взводным пойду. А они мне — вы, заслуженный человек, «краснознаменец», вам можно смело дивизию доверить.

— Эх, Витька-Витька, — покачал я головой. Спросил: — Кто у тебя начальник дивизии, не узнавал?

— Не помню точно, — пожал Виктор плечами. — Кажется, Тимошенко, что ли? Сама дивизия уже в Польше воюет, вовсю наступает, я туда пополнение поведу, там и познакомимся.

Если это тот Тимошенко, который Семен Константинович, тогда ладно. Он, вроде бы, в отличие от многих других дивизией командовал толково. Но если бы все от него зависело... И что тут сказать? Может, мне Витьку откомандировать в распоряжение ВЧК? В принципе, несложно снять трубку, позвонить, сказать Ксенофонтову — так мол, и так, позарез мне нужен товарищ Спешилов, жить без него не могу, работать не стану. А ведь откомандировать смогу, не проблема. Только что мне Виктор тогда скажет? Может, в морду не даст, но друга я потеряю.

— Жалко будет, если прибудем, а наши ребята уже Варшаву берут,— громко вздохнул Виктор.

Варшава ему. Не дойдем до Варшавы, кровью умоемся.

Как я сдержался, чтобы не рассказать обо всем комиссару Спешилову? О том, что кавалерия Буденного прорвет линию вражеской обороны, освободит Минск, Киев и Брест. Что армия пойдет на Варшаву оторвавшись от тылов, а польские трудящиеся, вместо того чтобы дружно встать под знамена Мирового коммунизма, дружно поднимутся на борьбу с русскими «оккупантами». И что почти сто тридцать тысяч красноармейцев окажутся в польском плену, где от голода умрет почти сорок тысяч. Не поверит Виктор, как я и сам бы когда-то не поверил, если бы кто-нибудь — пусть даже близкий друг сообщил, что Советский Союз может распасться, что мы с моим другом Идрисом станем стрелять друг в друга, а мои армейские товарищи занесут меня на сайт «Миротворец».

Но самое странное, что я думал совсем о другом.

— Зараза ты, комиссар. Сам воевать пойдешь, а я?

— А ты, товарищ начальник губернского ЧК, будешь с контрреволюцией бороться, архангельскую губернию восстанавливать, — хохотнул Виктор.

— Вот сейчас как в лоб дам, — пообещал я.

— В лоб? Нельзя бить в лоб комиссара дивизии!

Потом, сделавшись серьезным, Виктор сказал:

— Ты лучше бы с Аней поговорил.

— А что такое?

— Хочет вместе со мной в действующую армию пойти. Мол, сейчас же напишет рапорт на увольнение и потребует, чтобы ее в дивизию взяли, — вздохнул Спешилов.

— Анка-пулеметчица, блин, — хмыкнул я.

— Кто? Анка-пулеметчица? — не понял Виктор, а потом захохотал. — Да кто девку за пулемет пустит? Там мужиков хватит.

Хотел обозвать Витьку сексистом, но передумал. Я тоже согласен, что девок за пулемет пускать нельзя.

Заслышав наш хохот, из купе вышла Нюся. Растрепанная, с мокрыми глазами и распухшим носиком, но весьма решительная.

— Вот, — со стуком положила Анна передо мной лист бумаги.

— Так, — принялся читать я. — Товарищу начальнику Архчека от Спешиловой...

Я отвлекся от рапорта и спросил:

— А почему от Спешиловой?

— Так я же тебе говорил, что в ПУР РВСР ходил, — закашлялся Виктор. — Я как комиссар должен у непосредственного начальства разрешение получать, а комиссар дивизии Куприянов в Архангельске. Я рапорт написал, мне его подписали, а потом мы с Аней в ближайший ЗАГС зашли и расписались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, Вить, это вообще свинство, — обиделся я. — Я-то думал, ты меня в свидетели позовешь, а ты...

— Володь, ты меня извини, но там свидетелей не спрашивали, — вздохнул Виктор. — Свидетели — буржуазные предрассудки, а у нас семья новая, коммунистическая. Заявление взяли, в амбарную книгу вписали, свидетельство выписали. А свадьбу потом в Архангельске сыграем, всех позовем. Серафим, небось, тоже обидится.

— Ладно, хрен с вами, — махнул я рукой, возвращаясь к рапорту. Вернее, взяв лист бумаги, разорвал его на две части и изрек: — Анна Егоровна, вы сотрудник Архангельского ЧК. А чрезвычайная комиссия — организация военизированная, и нельзя просто так взять и в РККА перейти.

— Я тогда к товарищу Дзержинскому пойду! — топнула ногой девушка, сделав попытку выйти из вагона.

— Ань, подожди пару минут, — остановил я девушку. — Хорошо, предположим, ты пошла к Дзержинскому, и Феликс Эдмундович подписал рапорт. А что дальше?

— Как что? — удивилась Анна. — На фронт пойду, вместе с мужем.

— А в качестве кого, если не секрет? Нет такой должности — жена комиссара. В армии бойцы нужны, а не жены. Или ты собираешься Виктору щи варить, постель за ним убирать?

— А что тут плохого?

— А то плохого, что у комиссара дивизии жена будет, а у остальных? Что бойцы скажут? Мол, наш комиссар с собой бабу возит, а как же мы? А если в бой понадобится идти? А если отступать станем? Виктору надо бойцов поднимать, а он о тебе думать станет? Как там моя любезная? Вместо боя тебя побежит спасать, и дивизию угробит, и себя. Ты хочешь, чтобы Виктор погиб?

Похоже, до девушки начало доходить нелепость ситуации, но она не сдавалась.

— Но я же могу что-то другое делать — бойцов перевязывать, на машинке печатать.

— Ань, ты хотя бы раз в жизни раненого перевязывала? Нет? И на машинке там уже есть кому печатать. Все понимаю, но и ты пойми — ты для Виктора только обузой станешь. Ему самому учиться придется, а тут еще ты.

— А чему мне учиться? — удивился Спешилов.

— Виктор, ты хоть понял, куда тебя отправляют? Ты в политуправлении спрашивал? — устало поинтересовался я.

Вслух говорить не стал, но про себя подумал — что за чудаки сидят в ПУРе, на букву «м»?

— Нет, а какая разница? — опять удивился комиссар.

— Так дивизия Тимошенко — кавалерийская. Ты когда-нибудь в седле сидел, ковбой хренов?

Глава 19. О любви и картошке

Застолья по случаю бракосочетания не собирали. Если бы комиссар сказал заранее, попытался «добыть» бы каких-нибудь вкусняшек. А так, у нас оставался довольно скудный остаток припасов, полученных в Архангельске — крупа и сухари, а нам еще обратно возвращаться.

Завтра пойдем провожать Виктора, а сегодня решили предоставить в распоряжение молодых весь вагон. Оперативники ушли спать к красноармейцам, а я, как вы догадались, в «Метрополь».

Любовь — не картошка, но жареная картошка в приложении к любви очень даже неплохо. О чем это я? О том, что сегодня Наталья Андреевна собралась жарить картошку. Видимо, для сотрудников Коминтерна выделили какое-то количество клубней, забракованных для посадки — сморщенных, проросших, годившихся для еды лишь условно.

Я критически осмотрел имевшиеся в наличие картофелины. Если чистить — так и жарить нечего, а с кожурой? Можно, но лучше приготовить другое блюдо — одно из немногих, которое я умел и любил делать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Проведя беглую ревизию, хранившихся в тумбочке запасов сотрудника Коминтерна, обнаружил стакан муки, четверть бутылки подсолнечного масла. В принципе, не так и плохо. Еще нашел пустую жестянку из-под цейлонского чая. А у меня есть с собой «архангельские» сухари, уже дошедшие до твердости камня.