Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

уверенно пошел к кустам — прямо к схрону. Отгреб сушняк, прощупал землю, постоял, выругался себе под нос и вернулся к повозке. Подвода двинулась к тракту.

— Знал, куда лезть, — шепнул Захар.

— Не шумим, — отрезал атаман. — Брать не будем, проследим.

В станицу вошли уже в сумерках.

Парень завернул к лавке на углу — к Савелию Кострову, тому, что всем подряд торгует.

— Похоже, лавочник наш в деле, — тихо сказал Гаврила Трофимыч.

Атаман с двумя пластунами ушли, а мы с Захаром наблюдали до ночи. К лавке подходили разные: бабы за крупой, пара казаков за махоркой, да один в городском кафтане — прошмыгнул. Костров работал как обычно: кому-то колол сахарную голову, видать целиком брать не хотели, кому-то — соль отсыпал по мешочкам. А тому, городскому, под прилавком сунул узкий сверток.

— Похоже, письмо передал, стервец, — буркнул Захар.

— Угу, — сказал я. — Еще одно звено в цепочке.

— Ну все, братцы, идите отдыхать, я покараулю, — пришел нас сменить Яков.

Мы попрощались, и я отправился домой. День выдался насыщенный. В очередной раз не удалось толком хозяйством заняться.

Но тут дела, похоже, и правда серьезные закручиваются. И каким-то неведомым для меня образом ко мне это имеет прямое отношение.

Интерлюдия. Дом Жирновского.

В кабинете Жирновского стояла тишина. Из-за плотных штор пробивались редкие лучи солнца, падая на массивный дубовый стол, заваленный бумагами. В камине тлели угли, в воздухе держался запах жженой бумаги.

У кресла, наклонившись и ворочая кочергой, сидел помощник полицмейстера — хмурый, с перевязанным плечом. Одна рука висела на перевязи, рукав рубахи был заляпан кровью. На столике рядом — чистые бинты, бокалы и бутылка вина.

Жирновский прошелся по кабинету, заложив руки за спину:

— И как ты умудрился промазать, Александр?

— Мальчишка, — процедил помощник сквозь зубы. — Тот самый ублюдок. Повезло ему. Он как-то умудрился почувствовать засаду. Я там несколько часов в ожидании отсидел, а до этого, считай, ночь без сна. Понадеялся на сторожок — но не судьба.

— Повезло? — граф остановился у окна. — Я тебе поручал не в охоту играть, а избавиться от проблемы окончательно.

— Когда он сторожок убрал, я почти сразу выстрелил, но стервец ушел в сторону.

— Значит, заметил, — хозяин дома повернулся, глаза сузились. — И он жив, выходит.

— Жив, — кивнул помощник. — Да еще теперь будет настороже, — вы точно уверены, что это он Прохора?

— Да кто ж его знает! — разгорячился граф. — Ты сам говорил, что следы одного человека от лагеря вели.

— Одного — верно. Но ведь как-то должны были увести Прохора и Еремея тогда, — Александр дернул плечом, поморщился от боли. — А ни следов волочения, ни того, что сами ногами ушли, не было. Словно под землю провалились. Может, это и правда какой горец был?

— Может, и горец, — медленно сказал Жирновский. — А если нет?

Он подошел к столу, оперся ладонями о столешницу.

— Ты понимаешь, что Прохор мог проговориться и рассказать очень многое. Этого и мне, и тебе на вечную каторгу хватит. Никто не посмотрит, что я граф, если кто раскопает. А тебя вообще вздернут к чертовой матери.

Он достал из ящика конверт и бросил на стол.

— Деньги от французов пришли вовремя, но теперь передавать нечего. Лягушатники пишут, что через неделю будет новая партия. И вот теперь не знаю, что и делать. От лавочника в Волынской, говоришь, весть пришла, что тайник пуст?

— Так и написал, если не брешет, конечно. Может, сам прибрать вздумал.

— Не должен, — поморщился граф. — На него у меня бумаг хватает. Коли что — по сибирскому тракту кандалами греметь пойдет.

Помощник помолчал, затем повернулся к Жирновскому:

— Опасно мне сейчас в Волынской показываться. Хоть и со спины, а этот казачок меня, один черт, разглядел. Лицо-то под платком было, но боязно — вдруг узнает.

— Если мы еще и следующую отправку денег сорвем — будет вовсе худо, — Жирновский негромко выругался. — Меня из Петербурга уже предупредили.

Он начал мерить шагами кабинет:

— Поэтому ни у тебя, ни у меня вариантов не имеется. Сейчас, наверное, станица на ушах, атаман Строев тоже не лаптем щи хлебает. Грамотный больно — может и раскопать. А если казачок действительно от Прохора лишку узнал, то и вовсе худо будет.

Граф замолчал на минуту, потом продолжил:

— Александр, ты лицо должностное. Чего тебе бояться? Придумай причину — и сам отвези посылку. Неделя у тебя есть, чтобы до лавочника добраться. Канал передачи денег сейчас не успеем поменять.

Он усмехнулся уголком рта:

— А вместе с посылкой и письмо горцам отправим. К чертям эту Волынскую с их атаманом и казачонком. А догадки, даже если у них и есть, к делу не пришьешь. Не будут же они тебя пытать, в конце концов.

Помощник полицмейстера Лещинский после этих слов сглотнул, взял с небольшого столика бокал вина здоровой рукой и осушил до дна.

Жирновский тоже налил себе:

— Надо хотя бы этот год продержаться, — сказал он, — а там завяжем с этим делом. Денег хватит, чтобы в Европу перебраться. Тошнит уже от этих казаков, горцев, да и…

Он отпил, посмотрел поверх бокала на собеседника:

— Французы платят не за понюшку табака, понимаешь? Им нужно, чтобы на Кавказской линии снова загорелось. И чем сильнее, тем лучше. И платить они готовы, и не дурно.

— Вот турок двинется — тогда и в Париж переедем, — граф усмехнулся. — Так что давай, не подведи, господин Лещинский.

Он произнес это мягко, но взглядом будто прожег собеседника насквозь.

Глава 14

Под журчание воды

С утра взялись за трубы. Земля после ночной росы еще влажная, лопата входила легче. Пронька копал впереди, я шел следом — проверял глубину, подравнивал стенки. Канаву тянули от пруда, который Сидор как раз заканчивал рыть, вверх к ручью. Осталось немного, до обеда должны были управиться с землей.

К обеду станичники и без меня с траншеей справились. Трубы Андрей Сазоновский сделал так, что концы стыковались: одна в другую входила. Главное — положить их с уклоном, а это самое сложное на такой дистанции. Стыки промажем глиной. Печник наш Ефим какой-то мудреный состав для этой «замазки» Трофиму подсказал, а я уж лезть не стал. Не везде свой нос пихать приходится, и слава богу.

Мы довели траншею до ручья, и нужно было сделать самое сложное. Водозабор с так называемого водопада Мирон сделал из лиственницы. Конструкция простая: вода отводилась с этого небольшого водопада в сторону к трубе и там уже попадала в нее. Эту часть тоже пришлось из дерева городить. Ну