Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

артели способен украсть или поддаться соблазну — система будет работать в полную силу. Когда докажете, что можно полностью доверять — ослаблю контроль. Но не раньше.

Кузьма кашлянул, выступил на шаг вперёд.

— А если… если кто честно работает, но ему кажется, что система слишком жёсткая? Что книги эти, подписи… Ну, неудобно это всё.

Я посмотрел на него внимательно.

— Скажи прямо, Кузьма. Что конкретно не нравится?

Он помялся, переминаясь с ноги на ногу.

— Да вот… роспись эта в книге после каждого взвешивания. Многие ведь грамоты не знают. Крестик ставят. Стыдно перед образованными людьми получается.

Я задумался на мгновение. Он был прав — многие артельщики были неграмотными, выросли в глухих деревнях, где школ не водилось. Для них каждая роспись, каждый крестик в книге — напоминание об их невежестве, маленькое унижение.

— Я вот, что скажу, — ответил я после паузы. — Кто не учен грамоте и хочет это дело поправить — так никто ж вас не останавливает. Вон Елизар Михея на сколько знаю грамоте учит, да и Архип тоже не чурается подходить, когда Елизар что-то объясняет Михею. Кто вам не дает учиться? Я только за. Даже время для этого могу специально выделить.

Кузьма заметно повеселел, лицо разгладилось.

— Годится! Это дельно придумано, Петрович.

— Ещё вопросы есть у кого? — спросил я, оглядывая собравшихся.

Молчание. Люди переглядывались, но никто больше не решался высказаться.

— Тогда разойдись. По работам. День не резиновый — золото само себя не помоет.

Артель разошлась — медленно, неохотно, но разошлась. Я остался стоять у стола с золотом, глядя им вслед.

Игнат подошёл сбоку, встал рядом.

— Тяжело тебе было, командир, — сказал он тихо. — Федьку-то выгонять.

— Тяжело, — признался я, не поворачивая головы. — Но необходимо. Если бы простил его — завтра половина артели решила бы, что можно воровать безнаказанно. А я не могу себе этого позволить. Мы на краю, Игнат. Один неверный шаг — и всё рухнет.

Он кивнул понимающе.

— Правильно сделал. Жёстко, но правильно.

* * *

После этого случая воровство прекратилось окончательно. Система работала безотказно, как швейцарские часы — каждый винтик на своём месте, каждое действие записано и проверено.

Каждый золотник золота был на строгом учёте. Каждая смена знала: недостача — и отвечать придётся перед всей артелью, перед товарищами, которым ты должен объяснить, куда делись их деньги.

* * *

В конце месяца я провёл полный расчёт с артелью. Это был важный момент — первый раздел доли после введения новой системы учёта и контроля.

Я собрал всю артель во дворе, выставил большой стол посередине. На стол выложил конторскую книгу с записями и несколько кожаных мешков с золотом — тяжёлых, туго набитых.

Люди собирались медленно, переговариваясь вполголоса. В глазах читалось напряжённое ожидание — сколько же они получат?

Когда все собрались, я поднял руку, призывая к тишине.

— Слушайте внимательно, — начал я громко и отчётливо. — За прошедший месяц мы намыли чуть больше пуда золотого песка и самородков. Плюс вернули фунт от пойманных воров.

По толпе прошёлся одобрительный гул — это был хороший результат.

— Из этой суммы, — продолжил я, — две трети пуда идёт на расходы артели. На что именно? Слушайте: провизия — мука, крупы, мясо, соль. Инструмент — покупка железа, гвоздей, досок. Новое оборудование — ремонт бутары, постройка дополнительных шлюзов. Оплата охраны — жалованье волкам Игната, которые нас берегут от Штольца. Взятки чиновникам, чтобы не мешали работать. Всё это записано в книге, можете проверить.

Я похлопал по толстому переплёту конторской книги.

— Остаётся треть пуда. Это делим между собой. Моя доля как хозяина, организатора и того, кто вложил начальные деньги и несёт весь риск — половина от остатка.

Я выдержал паузу, наблюдая за реакцией. Недовольного ропота не последовало — они понимали, что я тоже рискую головой не меньше их.

— Остальное — ваше. Делим строго по труду. Кто работал все смены без прогулов и болезней — получает полную долю. Кто болел или прогуливал — пропорционально меньше. Кто провинился или получил штрафы — вычитаем из доли и делим снова между оставшимися.

Я открыл книгу на нужной странице.

— Начинаем по списку. Михей Гаврилович!

Михей вышел вперёд.

— Работал двадцать восемь смен из тридцати возможных, — зачитал я. — Два дня болел после того обвала в шурфе, когда чуть не засыпало. Учитываем.

Я отсчитал золотой песок на точных весах, аккуратно ссыпал в маленький мешочек из мягкой кожи, завязал и протянул Михею.

— Держи. Честно заработал.

Михей взял мешочек, взвесил на ладони, кивнул удовлетворённо. В глазах блеснула радость.

— Спасибо, Андрей Петрович. Добрая плата.

— Следующий! Кузьма Петрович!

Кузьма — рыжий гигант — вышел, ухмыляясь.

— Тридцать смен без прогулов, — объявил я. — Полная доля.

Ему я отсыпал чуть больше. Он принял мешочек, расплылся в довольной улыбке.

— Вот это дело! Спасибо, командир!

Так, один за другим, выходили люди. Новеньким, кто отработал только половину месяца, доставалось меньше — но и они были довольны — это было в разы больше чем на других приисках.

Когда очередь дошла до Архипа, я специально поднял голос, чтобы все слышали:

— Архип Фёдорович! Ты не только на промывке работал честно и без прогулов. Ты ещё и оборудование чинил круглосуточно, мины и гранаты ковал для обороны, инструмент новый делал. Это отдельная, очень важная работа для всей артели.

Я сделал паузу для эффекта.

— Поэтому тебе — доля промывочная полная. Плюс премия за кузнечное мастерство и особо важную работу — ещё три золотника сверху.

Глаза кузнеца округлились от изумления и радости.

— Петрович, ты серьёзно⁈

— Абсолютно серьёзно, — кивнул я с улыбкой. — Заработал честно. Держи и дальше работай так же хорошо.

Я отсыпал ему золото, протянул мешочек. Архип взял его обеими руками, словно святыню, прижал к груди.

— Спасибо, Андрей Петрович! Век не забуду!

Когда расчёт закончился, артель гудела, как растревоженный улей. Мужики пересчитывали золото, взвешивали мешочки на ладонях, показывали друг другу, обсуждали, хвастались.

Настроение было приподнятым, радостным. Люди получили деньги — настоящие, осязаемые, свои кровные. Не обещания, не расписки — живое золото, которое можно потратить, отложить, семье отправить.

Кузьма подошёл ко мне, протянул большую, жилистую руку.

— Спасибо, Петрович. Честно заплатил, по-божески. Я на других приисках работал — там такого не видел. Там хозяин урвёт сколько сможет, а работягам крохи бросит.

— Обещал — сделал, — пожал я его руку крепко. — Будете работать честно и усердно — и дальше так будет. Может, даже больше, если добыча пойдёт лучше.

Вечером, когда все разошлись по баракам, празднуя и обсуждая полученное, Игнат сел