Военный инженер товарища Сталина 2 - Анджей Б.

— Да? А кто этой милой даме все уши прожужжал о своей больной героической жопе?

— Ну-у, веселый интересный, — протянул он, пуская дым в потолок, — моя героическая рана тут ни черта, по сравнению с твоими заливами.

— Например?

— Например, ты этим бродягам стал заливать о каких-то лунных программах — я даже запомнил название: НАСА. Что за хрень, и с чем ее едят, в толк не возьму, но что-то секретное, американское.

— Это агентство такое у нас, в моем времени — занимается космосом.

— Вот-вот. И агентство и космос — тебя понесло так после шнапса, что бедолаги сидели с испуганными харями, косясь на тебя, не придурок ли ты? Нет, не так… — он осекся. — Хари были у троих, а у Катюши личико. — Подумал, взглянул на предмет разговора, добавил, — Милое такое себе личико.

Я прищурился.

— Ах, вот оно что-о! Всю вину желаешь свалить на меня, а сам втюрился по самые яйца! То-то я смотрю, ты с утра с нее глаз не спускаешь.

— Но-но! Па-апрашу! Я боец красной армии, а не какой-то там ухажер!

Все стало ясно. Мой бравый охранник патологически втюхался в объект своей страсти, что сейчас хлопотал у плиты.

— А вот и завтрак готов, — поставила Катерина сковородку на стол. — Мальчики, еда стынет, просыпайтесь! — крикнула в комнаты. — Умываться, к столу. Гости уже заждались.

Колыхнулась занавеска. Изнутри возникла виноватая физиономия Герхарда. Видать, как и я на грани похмелья.

— Ох, руссо самогон… — выдохнул перегаром. Икнул. Извинился.

— Это твой шнапс вонючий немецкий, — парировал Борька. — Самогоном мы уже запивали в конце. Кстати, кто его гнал? Крепкий, собака!

— Олег у нас мастер по этому делу, — разливая в кружки рассол, упомянула бородатого Катя. С этой минуты, как Борька спалил свою хату, я стал называть ее Катей. Девчушка миловидная — я сразу заметил, что утром она подкрасилась, прежде чем показаться на глаза своему ухажеру. Пускай будет Катя. Еврейка из лагеря. Раз нравится Борьке — мне и подавно.

Спустя минуту, в кухню вошел бородач.

— С наступающим сорок пятым, товарищи!

…И полез за бутылкой.

Из-за спины застонал Николай — тот, что юнец:

— О нет! Только не это…

Помчался в уборную. Раздался характерный звук избавления желудка от лишнего груза.

По рации Герхард связался из дальней комнаты с остальными подпольщиками.

— Должны подойти, — пояснил Николай. — Вчера не приглашали, чтоб вас не обременять новым знакомством. Так предложил Герхард. Сказал, что вы устали после побега. Сначала познакомитесь с нами, а потом с остальными.

— Не, погоди! — оборвал Борька. — Ты правда тот белый рояль таскал, когда ноги делал от хозяина? Нет, скажи — правда? Я ведь потом в руинах под ним утку жарил, — и хохотнул по своему обыкновению.

А мне не давало покоя знакомство с новыми личностями.

— Сколько их? — шепотом спросил у Кати.

— Наших друзей? — вскинула она прекрасные очи. — О, не волнуйся, Саша! Вообще, если считать всех, то нас по Берлину три сотни. А близкий, проверенных, кто может прийти сюда, к Герхарду, пять человек. Стулья и раскладушки видел в дальней комнате? Вот там собираемся, когда печатаем листовки.

Герхард как раз принес пару штук. По-немецки я не читал, но Олег перевел:

— В них мы призываем всех жителей столицы ждать русских войск, препятствовать укрытию гитлеровцев, ну и так далее. Отмечаем пункты, где раздаем бедным еду. Собираем пожертвования. Откуда яичница с салом, спросишь? Откуда консервы союзников? Вот эти друзья, что придут, настоящие патриоты Германии, как раз и связаны с доставками через фронт всяких продуктов, медикаментов, а то и оружия для нас, для подпольщиков.

— Выходит, вы тут что-то вроде пятой колонны? — спросил я, глотая спасительный рассол. — Берете за горло нацистов изнутри?

— Что такое пятая колонна?

Я смекнул, что в этом времени им еще не известно это название.

— Те, кто строят диверсии внутри врага. На его территории.

— Партизаны, хочешь сказать?

— Ну, пусть партизаны. Для тебя это понятней.

Спустя минуту Герхард поднял кружку:

— Мой есть пить за уходящий, как это, м-мм… год сорок четыре.

— А наступить сорок пять! — заржал Борька.

Сегодня можно было пить. Я позволил. День Нового года. Первый день похмелья.

— Завтра день похмелья второй, — предупредил Борьку. — Потом амба! Ни капли. Не забывай, нас ищет гестапо. А нам каким-то путем надо добраться до наших.

— Капец! И каким же макаром мы к нашим двинем?

— Может, Герхард поможет. Или эти подпольщики, что сейчас заявятся.

— Немцы-то? — фыркнул с презрением мой младший помощник. — Помяни мое слово, лишенец. Никогда не доверяй трем вещам. Бабам, немцам и… — подмигнув, шепнул Кате, — бабам, в смысле не ты.

Хозяйка прыснула. Умиленно бросила взгляд на героя. Тот выпятил грудь, распушил перья.

— Говори третью вещь, люболиз! — вернул я друга к действительности.

— А? Ах, да. И третья вещь — никогда не доверяй немецкому шнапсу.

И заржал, что сивый мерин.

Вспоминали вчерашний мой разговор о будущем времени. Я отделался шуткой — мол, наплел, хрен знает что, молол чушь, простите — напился.

В этот миг постучали условным сигналом. Герхард пошел открывать. Из наивного чародея женских сердец Борька в секунду превратился в бойца. Весь подобрался. На всякий случай загородил плечом.

Вошли трое. В такой же маскировке под нищих. Лохмотья висели как в том фильме о советских бомжах. Врут, когда говорят, что при Советском союзе не было бездомных. Сам читал в Гугле — со всей откровенностью заявляю — еще как были! Просто, считалось дурным тоном при социализме упоминать их в печати. А эти трое как раз походили на дядю Васю из подъезда моего дома — в том, моем времени. Такой же бездомный бродяга в лохмотьях, помогающий дворникам копаться в мусорных баках.

— Знакомьтесь, — представил бородатый Олег. — Самый узкий круг нашей ячейки. Верхушка, так сказать, айсберга. Остальные заняты раздачей продуктов по пунктам сборов. Вчера перед вашим прибытием поступила новая партия из-за фронта. Консервы, масло, колбасы разные. Два вагона сумели тайком переправить по запасным путям. Пять тысяч берлинцев уже получили пайки.

— Я-я, — подтвердил первый вошедший, протянув грязную руку. — Дас ист гут, пайки — так есть пайки.