Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

И я выбираю миллионы.

Глава 14

Попытка

Аптека на Кнеза Михаила закрывалась, когда я увидел его.

Трифко вышел из двери, сунул в карман бумажный сверток с лекарствами. Остановился на мгновение, закашлялся, прикрыл рот платком. Убрал платок, на белой ткани свежие красные пятна.

Он побледнел еще больше, чем в лагере. Скулы острые, глаза ввалились, под ними темные круги. Костюм висел мешком, сильно похудел.

Я стоял у витрины соседнего магазина, делал вид, что разглядываю выставленные там часы. Подождал, пока Трифко отошел на несколько шагов, потом двинулся следом.

Он шел медленно, останавливался у фонарных столбов, держался за них, отдыхал. Дышал тяжело, хрипло. Каждый вдох давался с усилием.

На перекрестке Кнеза Михаила и Обилича я ускорил шаг, поравнялся с ним.

— Трифко?

Он обернулся. Лицо сначала удивленное, потом узнал меня, слабо улыбнулся.

— Соколов! — Голос хриплый, еле слышный. — Какая встреча…

Я протянул руку. Он пожал ее. Рука холодная, костлявая, дрожащая.

— Что делаешь в Белграде? — спросил я.

— Приехал за лекарством. — Он покашлял, утер рот. — Мне стало хуже в лагере. Танкович отпустил на неделю. Сказал, лечись, потом вернешься.

— А ты вернешься?

Трифко пожал плечами.

— Не знаю. Доктор сказал… — Он не закончил. Посмотрел на меня. — А ты? Думал, ты уже в России. Или статью пишешь.

— Остался еще. Материала мало. Нужно больше узнать о вас. — Я улыбнулся. — Пойдем, выпьем? Я угощаю. Ты выглядишь, как будто год работал на плантации.

Трифко посмотрел на улицу, где уже зажигали фонари. Сумерки сгущались быстро, июньский вечер становился прохладным.

— Ладно. Пойдем выпьем.

Кафана «Златни Лав» на Дорчоле. Небольшая, тихая, без музыки. Деревянные столики, простые стулья, стены в пятнах от табачного дыма. В углу за стойкой хозяин, старый серб с седыми усами, вытирал стаканы.

Мы сели у окна, в дальнем углу. Я заказал ракию, хлеб, сыр, вяленое мясо. Трифко сначала отказывался, но я настоял.

— Ешь. Ты слишком худой. Нужно восстанавливать силы.

Хозяин принес графин с ракией, два стакана, тарелки с едой. Я налил, мы выпили. Трифко поперхнулся, закашлялся долго, мучительно. Я ждал, не торопил.

Он выпрямился, вытер слезы.

— Извини. Горло болит. Все болит.

— Ничего. Не спеши.

Мы молча ели несколько минут. Трифко ел жадно, ломал хлеб большими кусками, запивал водой. Голодный. Давно не ел нормально.

Я снова налил ракию. Он пил медленнее, осторожнее.

В кафане было тихо. За соседним столиком двое пожилых мужчин играли в карты. Еще один гость спал в углу, сложив руки, голову уронил на стол.

— Как там лагерь? — спросил я. — Велько еще задирается?

Трифко усмехнулся.

— Велько всегда задирается. Но теперь больше на Принципа. Говорит, тот слишком серьезный, не умеет шутить. — Он отломил кусок сыра, жевал. — Принцип действительно странный. Все время молчит, думает о чем-то. Иногда смотрит на нас, как будто мы уже мертвы. Жутко.

— А тренировки продолжаются?

— Да. Каждый день. Стрельба, ножи, бомбы. — Трифко опустил голову. — Я плохо справляюсь. Кашляю, когда нужно бежать. Роняю оружие, когда нужно целиться. Танкович злится. Говорит, если не исправлюсь, он меня выгонит.

Он посмотрел в окно, где темнота уже поглотила улицу.

— Может, оно и к лучшему. Я все равно не доживу до… — Он осекся.

— До чего?

Трифко посмотрел на меня. В глазах страх, но и решимость.

— До дела. До того, ради чего мы тренируемся.

Я наклонился ближе, тихо сказал.

— Трифко, ты можешь мне довериться. Я не враг. Я хочу помочь.

Он молчал. Пил ракию маленькими глотками.

— Я знаю, что вы готовите покушение, — сказал я. — Слышал в лагере. Разговоры, намеки. Не знаю подробностей, но знаю, что это серьезно.

Трифко побледнел.

— Соколов, ты не должен…

— Я не буду спрашивать детали. — Я примирительно поднял руку. — Не хочу тебя подставлять. Но скажи честно, ты веришь, что это что-то изменит?

Трифко долго смотрел на меня. Потом опустил голову.

— Не знаю. Майор говорит, что изменит. Дмитриевич говорит, что это удар, который заставит Австрию отступить. — Он сжал стакан в руке. — Но я… я просто хочу, чтобы моя смерть имела смысл. Чтобы я умер не в постели, кашляя кровью, а за дело.

Я налил ему еще ракии. Он выпил залпом.

— А семья? — спросил я тихо. — Мать, сестры? Кто о них позаботится, когда ты умрешь?

Трифко замер. Стакан в руке задрожал.

— Они… справятся. Мать сильная. Сестры подрастут, выйдут замуж.

— Замуж без приданого? Без образования? — Я покачал головой. — Ты знаешь, как живут в деревнях девочки без отца и брата. Работа на чужих полях, нищета, ранние браки с кем придется.

Трифко сжал челюсти. Руки задрожали еще сильнее.

— Я знаю, — прошептал он. — Я знаю, Соколов. Каждую ночь думаю об этом. Но что я могу сделать? Я умираю. Денег нет. Работать не могу. — Он посмотрел на меня, глаза блестели от слез. — Хоть своей смертью я помогу им обрести гордость. Люди скажут: смотрите их брат, сын умер героем. Не как нищий трус и слабак, а как борец.

Я долго смотрел на него. Потом наклонился через стол, сказал совсем тихо.

— А если я скажу, что есть другой способ? Способ, который спасет твою семью?

Трифко поднял голову. На щеках застыли слезы.

— Какой способ?

Я достал из внутреннего кармана конверт. Положил на стол между нами. Толстый конверт, хорошая бумага.

— Здесь тысяча динаров. — Я говорил медленно, отчетливо. — Для твоей семьи. Хватит на год жизни. Твои сестры смогут пойти в школу. Мать не будет работать на чужих полях. — Я сделал паузу. — И еще я могу устроить тебе лечение. Санаторий в Швейцарии. Для чахоточных. Лучшие врачи. Возможно, они продлят твою жизнь. На год, на два. Может, больше.

Трифко смотрел на конверт. Рука потянулась, замерла в воздухе.

— За что? — Голос хриплый, недоверчивый. — Что ты хочешь взамен?

Я смотрел ему в глаза.

— Информацию. О планах. О том, что готовит «Черная рука». Кто цель, где, когда. Имена всех участников. Все, что ты знаешь.

Тишина. В кафане кто-то засмеялся, карты шлепнули о стол. За окном прошел извозчик, колеса стучали по булыжнику.

Трифко медленно убрал руку от конверта. Положил на колени.

— Ты хочешь, чтобы я предал братьев.

— Я хочу, чтобы ты спас свою семью. — Я говорил спокойно, без нажима. — И предотвратил войну, в которой погибнут миллионы. Твоя мать, твои сестры тоже.

Трифко покачал головой.

— Ты не понимаешь. Война неизбежна. Австрийцы захватывают наши земли, убивают наших людей. Мы должны дать отпор.

— Дав отпор одним покушением? — Я наклонился ближе. — Трифко, подумай. Если вы убьете высокопоставленного