Малахольный экстрасенс - Анатолий Федорович Дроздов

мероприятие будет следующим образом. Накануне мы приняли в клинику десять больных детей. Всех обследовал и подтвердил диагноз уважаемый профессор Николай Сергеевич Сосковец …

Ага, тот самый заведующий кафедрой. Строгий дяденька и настроен, судя по выражению лица, скептически.

– У меня в руке десять карточек пациентов, – продолжил Терещенко, подхватив со стола тоненькую пачку бумаг. – Сейчас уважаемые члены комиссии выберут одну из них – с этим пациентом и будет работать целитель. Почему с одним? Михаил Иванович пояснил, что за раз более исцелить не в состоянии. Приступим!

Терещенко разворачивает карточки веером и протягивает их Елисееву. Тот вытаскивает ближнюю.

– Пациентка Ольга Л., тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, – объявляет главный врач. – Патология ног, самостоятельно не ходит. Верхние конечности не поражены.

Ну, так специально отбирали. Среди кандидатов на исцеление нет ни одного с повреждением коры мозга. Я ведь не идиот – подстраховался.

– Пригласите пациентку!

Женщина средних лет вкатывает в зал коляску с девочкой. Та с любопытством смотрит по сторонам. Для нее такое скопление людей после квартирного затворничества – событие. Ничего, девочка, ты у нас еще звездой станешь…

Женщина подкатывает коляску к столу.

– Приступайте, Михаил Иванович!

Подхожу к пациентке, наклоняюсь.

– Ну что, Оленька? Будем лечить твои ножки?

– Да! – кивает девочка.

Подхватываю ее под мышки, отношу к столу, где укладываю на животик. В зале начинают вставать, чтобы лучше видеть. Шепоток…

– Тихо! – рявкаю. – Не шуметь! Если кто попробует сбить меня с концентрации…

Не договариваю, но меня поняли. В зале устанавливается тишина. Кладу ладонь Ольге на затылок. Ожидаемо: поражены только отходящие к позвоночнику нервные пути.

– Сейчас, Оленька, будет холодно. Потерпи.

Она что-то гмыкает в ответ. Начали! Уже привычно наблюдаю, как постепенно угасает отдающий в ладонь жар, а красный цвет нервов меняется на синий. Еще немножко, вот тут подчистить… Все! Поднимаю девочку и усаживаю ее на столе.

– Ну что, Оленька? Походим?

Кивает. Снимаю ее со стола и ставлю на пол.

– Иди!

Покачиваясь, она делает неуверенный шаг, затем второй… В зале так тихо, что слышно жужжание залетевшей неведомо откуда мухи.

– Что вы делаете! Прекратите!

Со сцены спрыгивает тот самый Сосковец, хватает девочку и усаживает на свободное кресло в первом ряду. Достает из кармана халата медицинский молоточек и начинает обстукивать им колени ребенка. Пожимаю плечами и отхожу в сторону. Я свое дело сделал. Смотрю в президиум. Члены комиссии привстали со своих мест, только Елисеев остался сидеть. Терещенко – тоже. Он уже видел процесс, его не удивить.

– Ну, что там, Николай Сергеевич? – нетерпеливо спрашивает Елисеев. – Есть рефлексы?

– Похоже, да, – выпрямляется заведующий кафедрой. – Поверить не могу! Прежде не было – проверял.

– Значит, появились, – кивает председатель комиссии. – Эксперимент удался.

– Не согласен! – подскакивает Сосковец. – Для такого заключения необходимо длительное наблюдение. Как появились, так могут и исчезнуть.

– Вам известен подобный случай? Чтобы рефлексы пропали сами по себе, а не вследствие болезни или травмы?

Сосковец начинает сыпать медицинскими терминами. Председатель комиссии слушает. Про девочку забыли. К ней подскакивает мать, поднимает на ноги и начинает целовать. Затем оба идут ко мне.

– Михаил Иванович, дорогой! Спасибо! – говорит женщина и пытается поцеловать мне руку. Привычно отстраняюсь и глажу ребенка по голове.

– Не болейте больше! Не увлекайтесь ходьбой на первых порах. Связки и суставы должны привыкнуть. А сейчас сажайте Оленьку в коляску, она и без того много стояла. Вам дадут памятку, как вести себя дальше…

Последние слова произношу в полной тишине. Все молчат: и члены комиссии, и зрители в зале. Последние встали и смотрят на нас со странным выражением лиц.

– Молодой человек! – внезапно говорит Елисеев. – Поднимитесь к нам.

Взбегаю по ступенькам на сцену.

– Не против продолжить эксперимент? – спрашивает председатель комиссии.

– Еще одного ребенка не исцелю – нужно отдохнуть.

– Не нужно никого исцелять, – качает головой Елисеев. – Семен Яковлевич уверяет, что вы отменный диагност. Патологию определяете сходу. Вот! – он кладет руки на стол. – Посмотрите, что с ними не так?

Пожимаю плечами и кладу левую ладонь поверх его правой. Она сухая, морщинистая, в россыпях старческой гречки. Лучезапястный сустав полыхает красным. Суду все ясно. Переношу ладонь на левую руку доктора наук. А вот здесь сустав в порядке, разве что пальцы…

– На правой руке поражен лучезапястный сустав, – указываю. – На левой – мизинец и безымянный палец. Полагаю, артрит.

– Верно полагаете, – бормочет Елисеев, убирая руки. – Черт! Ведь только ладошку приложил. Как же так?

Меня переполняет веселье. Неудержимо хочется похулиганить. Да и силы есть.

– Желаете исцелиться?

– Ну, ну, попробуй! – хмыкает Елисеев и вновь кладет руки на стол. Накрываю правую своей ладонью и делаю посыл. Жар пытается сопротивляться, но быстро устает и начинает потихоньку отступать. Сустав – это не кора головного мозга, с ними проще. Вот так, еще!.. С правой покончено, теперь левая…

– Готово!

Елисеев поднимает руки, мгновение смотрит на них, затем начинает вращать кистями, сгибать и разгибать пальцы. Члены комиссии смотрят на него, не отрываясь.

– Как так может быть?! – бормочет член-корреспондент. – Столько лет лечили – и без толку. А тут лишь руку приложил – и все, не болят. И ведь не так, как с новокаиновой блокадой – чувствительность не потеряна. Пальцы сгибаются, до ладони достают. Что же это такое, мать вашу! Шесть десятков лет в медицине, а подобного не видел. Профессора не справились, а этот взял и исцелил. Как ты это делаешь, сынок? – смотрит на меня.

– Сам не знаю, – пожимаю плечами. – Просто вижу пораженный орган, начинаю лить в него из рук холод, и тот приходит в норму.

– Шестьдесят лет коту под хвост, – бормочет Елисеев.

– Что?

– Всю жизнь в медицине, до сих пор не сомневался, что альтернативы ей не существует. И вдруг…

– Не печальтесь, Антип Силантьевич, – успокаиваю. – Мой случай – уникальный, возможно, единственный в мире. На таком систему не построить.

– А как же эти, в телевизоре? – щурится он.

– Жулики!

Елисеев хохочет. Вместе с ним начинают смеяться члены комиссии.

– Что ж, товарищи, – говорит Елисеев, отсмеявшись. – Полагаю, вывод ясен. Нужно дать возможность молодому человеку работать в клинике.

– Возражаю! – подает голос Сосковец. Он успел вернуться в президиум. – Необходимы дополнительные исследования. Неясны отдаленные последствия биоэнергетического воздействия.

Последние слова он словно выплевывает.

– Исследования предлагаете проводить на базе вашей кафедры? – улыбается Елисеев.

– Да! – кивает Сосковец.

– Вы будете наблюдать, собирать статистику и делать выводы? – щурится Елисеев. – После диссертации писать?

– Без этого никак, – разводит руками Сосковец.

– Согласны? – Елисеев смотрит на меня.

Энергично качаю головой.

– Вот вам и ответ, – заключает старик. – Мы, конечно, можем запретить Мурашко исцелять в клинике, но он продолжит на дому. Ведь так?

– Непременно! – подтверждаю.

– Попытаемся мешать – соберется и уедет в