Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход

Главные руководители, похода, Бонифаций, Балдуин и Людовик, могли поддержать людей, если они сами считали такое действие удачным, однако были не в состоянии заставить независимые формирования, как, например, Бургундию, епископа Вальтера Отунского и графа Гюга де Фореза встретиться на Адриатике. Для этих крестоносцев было гораздо проще спуститься вниз по реке Роне и пересесть на корабль в Марселе, чем путешествовать через всю Северную Италию. Возможно также, что марсельцы предложили перевозку на более выгодных условиях, нежели венецианцы.[234]

Большая часть предыдущих экспедиций крестоносцев перемещалась разрозненно и произвольно, каждый крупный контингент самостоятельно выбирал для себя маршрут в Левант и организовывал перевозку. Иногда такие группы собирались вместе для удобства — или, как в Малой Азии, для безопасности, однако попытка организовать встречу многонациональной армии в Европе была беспрецедентным действием. Лето 1202 года шло к концу, и план передвижения единым огромным флотом казался все менее осуществимым.

Ситуация становилась очевидной для всех. Балдуин Фландрский прибыл в Венецию, но Людовик де Блуа и многие другие представители знати все еще не появились.

Известие о том, что многие участники похода решили выйти из других портов, подтвердилось, и когда эта новость стала просачиваться в лагерь, перспектива нехватки людей и денег стала обрисовываться ярче. Те, кто уже собрались в Венеции, созвали совет и пришли к заключению, что хотя бы Людовика необходимо убедить. Возглавляемая Виллардуэном и графом Гуго де Сен-Полем делегация выехала из Венеции в Павию (примерно 150 миль по прямой), чтобы встретить там контингент из Блуа. Попытка невыполнения договора одним из его главных изначальных сторонников была настоящим бедствием, предательством по отношению к товарищам, которая могла бы лишить мужества и всех остальных. Жоффруа и Гуго обвинили Людовика и его спутников в недостатке отваги, напомнили об обязательствах перед Святой Землей и разъяснили, что лучшим способом помочь правоверным было бы присоединение к основной армии в Венеции. Такое прямое убеждение сработало, и Людовик со своими людьми согласился отправиться на Адриатику. Однако личное обращение к остальным предводителям едва ли было возможно. Виллардуэн сетовал, что многие, как Виллайн де Нейли, которого он характеризовал как «одного из лучших рыцарей мира» — вероятно, такая репутация была им получена во время рыцарских турниров, — предпочли отправиться из Пьяченцы к югу, сев на корабли в Апулии, миновав Венецию.[235]

К середине лета 1202 года французы, пересекшие Альпы и достигшие Монферрата и Ломбардии, уже знали о проблемах, с которыми столкнулись их товарищи. Кто-то наверняка подсчитал, что крестоносцы в Венеции не смогут выполнить свои обязательства перед дожем, так что идти туда, чтобы попасть в неловкое положение, становилось нежелательным. Учитывая отсутствие официального требования направиться в Венецию, не существовало никаких препятствий, из-за которых участники похода могли отказаться от перехода в Южную Италию, а уже оттуда отправиться в Восточное Средиземноморье без всяких договорных ограничений и финансовых претензий, которые неизменно возникнут на Адриатике у их товарищей. Эти люди оставались воинами креста, преданными выполнению своих обетов и готовыми сражаться за Святую Землю, и их нежелание отправляться в плавание из Венеции не делало их предателями общего дела, как бы ни пытался уверить нас в этом Виллардуэн.

Несмотря на неблагополучный ход событий, прибытие графа Людовика и его рыцарей обрадовало тех, кто уже ожидал в Венеции. Вновь прибывших встретили торжественным пиршеством и разместили на усыпанных ракушками берегах Лидо. Сперва все шло хорошо, и венецианцы организовали рынок, на который поставляли продовольствие для людей и лошадей. Лидеры крестоносцев пересекли город, им показали Арсенал и многочисленные частные верфи на островах. Французы своими глазами увидели, как люди дожа выполняют условия договора со своей стороны, и были восхищены великолепным флотом, который созидался по их просьбе. В «Gesta Innocenti» записано, что «венецианцы подготовили прекрасный флот, подобного которому давно никто не видывал».[236] Виллардуэн писал: «Флот, который они подготовили, был так прекрасен и хорошо оборудован, что никто во всем христианском мире никогда не видывал ничего подобного».[237] Даже если учесть склонность жителей средневековья к преувеличениям, несомненно, что флот действительно был одним из крупнейших и самым великолепным из тех, что создавались на христианском Западе. В «Devastatio Constantinopolitana» сообщается, что он состоял из сорока кораблей, шестидесяти двух галер и ста транспортных судов. Робер де Клари писал, что сам дож лично владел пятьюдесятью галерами.[238] В письме современника графа Гуго де Сен-Поля упоминается о том, что летом 1203 года Константинополя достигло двести кораблей — а по подсчетам византийца Никиты Хониата на той же стадии экспедиции в ней насчитывалось более семидесяти транспортных судов и кораблей для транспортировки лошадей, а также порядка шестидесяти галер.[239]

Основываясь на различных источниках, можно прийти к заключению, что флот состоял из примерно двухсот кораблей. Флоты предыдущих крестовых походов иногда достигали подобной величины — например, войска из Северной Европы, завоевавшие в 1147 году Лиссабон, разместились на ста шестидесяти кораблях, хотя их размеры были гораздо меньше, нежели у тех, что использовались во время Четвертого крестового похода. Нам неизвестно, к примеру, шли ли в Лиссабон транспорты для перевозки лошадей. Едва ли у этой группы крестоносцев-мореходов были финансовые возможности или опыт, чтобы создать что-либо подобное флоту, собранному в Венеции в 1202 году.

В течение лета крестоносцы продолжали прибывать. 22 июля в Венецию прибыл папский легат кардинал Пьетро Капуано. Он проповедовал на Лидо перед войсками и смог поднять их моральное состояние. В конце июля сюда добрались Гунтер из Пайри и крестоносцы с Верхнего Рейна. 15 августа появился Бонифаций Монферратский. Он являлся номинальным руководителем похода, и его присутствие благоприятно повлияло на всех собравшихся в Венеции. Впервые здесь встретились три составные части руководства походом — маркграф, французы и венецианцы. Это дало возможность наконец-то обсудить планы и стратегию.

Примерно в то же время к берегам Адриатического моря приблизилась германская армия, возглавляемая епископом Конрадом Альберштадстким (Северная Германия) и графом Бертольдом Каценелленбогеном (Средний Рейн). Такое пополнение еще более придало бодрости обосновавшимся на Лидо крестоносцам.[240]

Но, несмотря на взрывы оптимизма, суровая реальность ситуации понемногу давала о себе знать. Большая часть тяжелого труда и ресурсов, израсходованных на создание венецианской армады, были потрачены понапрасну. К осени стало очевидно, что собралось слишком мало крестоносцев, Оценки посланников оказались совершенно нелепыми: из обещанных 33 500 человек собралось лишь около 12 000. Виллардуэн писал: «[Флот] состоял из столь огромного количества боевых кораблей, галер и транспортов, что легко мог принять на борт в три раза больше людей, чем собравшаяся армия».[241]

Часть судов оставалась на верфях, остальные покачивались на якорях, готовые к отплытию. И все же недостаток воинов вынуждал к бездействию десятки кораблей. И для крестоносцев, и для венецианцев такое положение дел было катастрофичным. Крестоносцы столкнулись с унизительной ситуацией невыполненного обещания, а вдобавок должны были найти огромное количество денег. Венецианцы осознали, что их ожидает финансовый кризис и напрасная трата целого года работы. Дандоло должен был действовать. Он созвал руководство крестового похода и напрямик потребовал причитающиеся ему деньги. Робер де Клари считает, что требование было подкреплено угрозой. Дож воскликнул:

«Господа, вы плохо воспользовались нашими силами. Как только ваши вестники заключили со мной сделку, я распорядился прекратить торговлю по всем подчиненным мне землям, чтобы помочь подготовке флота. И вот с тех пор они ждали и не заработали никаких денег за прошедшие полтора года. Напротив, они оказались в большом убытке. Поэтому мой народ и я хотим, чтобы вы заплатили нам то, что должны. Если же вы отказываетесь, знайте, что вы останетесь на этом острове до тех пор, пока не заплатите, и едва ли найдете кого-то, кто согласился бы поставлять вам воду или продовольствие».[242]

Труд анонимного участника экспедиции «Devastatio Constantinopolitana», созданный неким крестоносцем с Рейна, представляет печальную картину условий жизни на пустынном Лидо. Вынужденные день за днем проводить на плоском песчаном пространстве, истомленные и голодные люди были вынуждены терпеливо ждать решения своих руководителей. Автор подчеркивает страдания бедняков и ощущение, что руководители похода используют их — и французов, и венецианцев — для своих нужд.[243] Он пишет о взлетевших ценах на продовольствие и сетует на то, что «венецианцев радовало распоряжение о том, что никто из пилигримов не сможет покинуть остров… в результате паломники, словно пленные, чувствовали себя ниже их во всех отношениях».