Елка и терн. Тетралогия (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна

– Нет, нет и нет!

– А что тогда? Давай, рассказывай!

– Он словно бы на семьдесят лет постарел!

Собеседница аж слюной захлебнулась.

– КАК!?

– Да вот так! Одежда – его! Все знает, что знает ее сын, все при всем, но – старик!

– Слушай, а вроде бы есть такая болезнь, когда дети стареют быстрее нормы?…

– Есть. Гери, гере… прогерия, вот! Только это точно не оно. Он не мог постареть за один день! А постарел!

– Жуть какая! Как же это так?

– Врачи в шоке и ужасе! Никто не знает!

Я довольно улыбнулась.

И не узнает. Еще чего. Я так понимаю, речь идет об одном из самых младших мерзавцев. А поделом. Интересно, что они рассказали…

И словно отвечая моим мыслям, заговорила вторая.

– а сам‑то ребенок что говорит?

– Говорит, что ничего не помнит. Шел домой, через гаражи, потом его словно светом ослепило, он упал – и темнота.

– Инопланетяне?!

– А кто его знает?…

Почти. Иномиряне.

Дальше мне стало неинтересно слушать. Умные, сволочи. Надеюсь, ум и подскажет, что не надо больше воровать и гадить людям. А поднимать руку на стариков вообще последнее дело.

Я сгребла кучку белья, отобранного для себя – и проскользнула в примерочную.

Глава 8. За одного битого двух небитых дают. И в придачу – корзину с розгами

Мы как раз выходили из магазина, когда позади послышался шум. Я невольно обернулась.

Какая‑то невзрачно одетая девчонка оседала на грязный пол универмага.

Ладно, пол был чистый. Но девчонку было все равно жалко. И не только мне. Тёрн чуть кивнул элварам и Керрон сорвался с места.

– Девушка, вы в порядке? Что с вами?

– Неси на воздух, – отдал распоряжения супруг, и Керрон повиновался. На лавочке девушке стало чуть лучше. Она приоткрыла глаза, огляделась…

– Лёлька?

Я хлопнула ресницами.

Не помню, хоть убивайте!

– Лёлька, ты что!? Это же я, Катька из пятого бэ!

– Эвхаар граакс!

Действительно. Вот теперь я ее вспомнила.

Катя Немоляева, которую жутко дразнили за ее фамилию. И я. Мы не были подругами. Но однажды…

Я никогда не могла найти контактов с одноклассниками. Мы были слишком разные. У меня в крови, как я понимала теперь, играла магическая сила, заставляя быстрее взрослеть, осознавать себя, острее и живее воспринимать мир…

А их больше интересовала губная помада косметика и мальчики.

Точек соприкосновения с одноклассницами не было. Кроме одного случая. Когда десять девчонок решают поиздеваться над одной – они находят и время и место.

Я была в пятом классе тогда. И как всегда, прогуливала физкультуру. Сидела за школой, читала книгу. Поглядывала на часы. Там меня и отыскала злобная стайка.

Плохо помню, что они мне говорили. Зато хорошо помню, как вырвали у меня из рук книгу Эдит Несбит, которую я с огромным трудом выпросила у библиотекарши, как она улетела в лужу, как больно толкнули меня…

Кажется, я бросилась в драку.

Ничем хорошим это не кончилось бы, если бы Катька не привела туда учителя физкультуры. А потом заявила у директора, что девчонки сами задирали меня. Толкнули. Испортили книгу. И вообще начали свару первыми.

Директор поверил. И даже заставил родителей девчонок оплатить стоимость книги. Больше никто меня не задирал. С Катей мы подружились. А потом, в седьмом классе, ее родители переехали на другой конец города.

Катя перешла в другую школу.

Сначала мы перезванивались и общались. А потом как‑то закрутило…

И сейчас передо мной стояла моя старая подруга.

Но в каком виде!

Высшие силы леса!!!

Катька никогда не была толстой. Но сейчас она была худа и бледна как смерть. На джинсах дыра красовалась на дыре. И не в силу моды нет. Просто джинсы были старыми, а денег на новые у подруги, видимо, не было. Старенькая кофта тоже не вызывала восторга. Модной и новой она была хорошо, если три года назад. Про обувь вообще говорить не хотелось.

Волосы хоть и чистые, но тусклые и секущиеся, глаза запали, губы обветрели и видно, что Катя часто прикусывает их, словно нервничает. А пальцы… у скелета с кафедры анатомии они потолще будут!

Лютик бесцеремонно присел рядом с Катей на скамейку, коснулся шеи…

– Ёлка, она явно недоедает. И давно. Плюс нервы, плюс какие‑то проблемы… но сначала ее надо накормить.

– а она заворот кишок не получит? – усомнился Эвин, присаживаясь с другой стороны. – Ты посмотри, она же дня два не ела!

– я ей сейчас фрейхи поставлю.

Слова у Лютика с делом не расходились. Он вытащил из кармана губку и тут же пришлепнул ее на Катино запястье.

– Это что!?

Эвин перехватил ее за руку.

– Не дергайся. Лекарство.

– Какое еще… Лёлька, что это значит!?

Я пожала плечами. Элвар обнял меня за плечи.

– Девушка, у вас ведь проблемы?

– Нет у меня никаких проблем! – попыталась соврать Катя. Ага, размечталась. Моему мужу закоренелые дипломаты врать не пытаются, а ты тут самая умная?

– Ну да. И голодаете вы, чтобы записаться в модельное агентство? Правда?

Катя покраснела. Врать она по‑прежнему не умела. А с ее рыжими волосами и белой кожей даже и пытаться не стоило. Краснела она мгновенно.

Лютик тем временем воткнул в порозовевшую губку пузырек с соком фрейхи. Безумно питательный раствор, друиды его чуть ли не на вес серебра продают. В мире техники в таких случаях ставят капельницу с глюкозой. И не одну. В мире магии хватает десяти грамм фрейхи.

– Это что? Как…

– Сиди, не дергайся, – цыкнула я на подругу. – И рассказывай, как дошла до жизни такой.

– нормальная у меня жизнь…

– Катька!

Мой грозный рев подействовал, и подруга заговорила.

– У меня недавно умерла мама…

– Теть Света!? Шхресс!

Теть Свету я отлично помнила. Удивительно добрая женщина, чем‑то похожая на свою кинотезку. Только что не блондинка. И застать ее грустной было невозможно. Она постоянно смеялась, шутила, беззлобно ехидничала… там, где была она, всегда было тепло и уютно.

– Ну да. Попала под машину. А после ее смерти все разладилось…

– что именно?

Катя опустила глаза долу. То есть к подолу.

– Отец запил. Он сейчас почти не просыхает. Приходит, забирает деньги – и опять уходит. Одно утешение, он старается держаться подальше от дома, когда пъян. Да и когда трезв – тоже. Говорит, что не может жить в доме, где все пропитано памятью о маме…

На последних словах голос подружки дрогнул – и я погладила ее по голове.