Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

надеющиеся попасть на приём. При виде Ивана Дмитриевича охрана немедленно расступилась, пропуская нас внутрь.

Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, мы прошли по длинному коридору. Возле дверей в светлицу градоначальника дежурили двое стражников, которые лишь коротко кивнули, увидев нас, и распахнули тяжёлые резные двери.

Глеб Иванович полусидел на кровати, опираясь на пышные подушки. Его лицо сегодня заметно порозовело. Глаза, ещё вчера затуманенные, сейчас смотрели ясно и даже с некоторым озорством.

Я внимательно осмотрел больного. Да, улучшение было очевидным. Капельница с физраствором сделала своё дело — отёк спал, кожа приобрела нормальный цвет, дыхание выровнялось. Даже губы, вчера синюшные и потрескавшиеся, сегодня выглядели здоровыми.

— Ну как, эскулап, жить буду? — весело спросил Глеб Иванович, протягивая мне руку для пожатия. Вчера он едва мог шевелить пальцами, а сегодня его рукопожатие было крепким, почти как у здорового человека.

— Похоже на то, — улыбнулся я, проверяя его пульс. Ровный, сильный, без перебоев. — Как самочувствие? Головокружение есть? Тошнота? Боли?

Глеб Иванович, заметив моё довольное выражение лица, воодушевился ещё больше и начал чуть ли не причитать:

— Да мне уже хорошо, батюшка! Уже и встать готов, и делами заняться, — он бросил недовольный взгляд на Любаву, сидевшую в углу комнаты с вышиванием в руках. — Да только вот жена запрещает, ссылаясь на то, что вы запретили вставать и велели лежать. Как это… «постельный режим»! — воскликнул он, взмахнув руками. — Мне лежать уже надоело! Государственные дела ждать не могут!

Я переглянулся с его супругой, которая лишь тяжело вздохнула, словно этот разговор повторялся уже не в первый раз.

— Правильно ваша жена говорит, — твёрдо ответил я, усаживаясь на стул у кровати. — И пусть я не врач в полном смысле этого слова, но в общих чертах симптоматику понимаю. Вы лучше детально расскажите, как себя чувствуете.

Пока Глеб Иванович заверял меня, что он здоров как бык и готов хоть сейчас идти в бой, я достал из сумки всё необходимое для приготовления нового раствора. Отмерил соль, разбавил её дистиллированной водой. Затем установил бутылку в специальное крепление. Деревянная конструкция надёжно удерживала ёмкость на нужной высоте.

Глеб Иванович проследил за моими действиями и скривился, как ребёнок, которому предстоит горькое лекарство:

— Что, опять будете колоть? — спросил он с явной неохотой.

Я лишь кивнул в ответ, продолжая подготовку:

— Надо, Глеб Иванович, надо. Последний раз, я полагаю. Для закрепления результата.

Удивительно, но он, несмотря на своё высокое положение, не стал спорить. Молча, с выражением стоического смирения на лице, протянул руку. Я протёр кожу в сгибе локтя куском ткани, смоченной в спирте, пережал ремнем руку и аккуратно ввёл иглу в вену. Кровь медленно заполнила трубку — значит, игла вошла правильно. Я закрепил её полоской чистой ткани, чтоб та лучше держалась.

— Пока капельница делает своё дело, вы, Глеб Иванович, лучше бы накормили нас чем-нибудь, — вмешался Иван Дмитриевич. — А то мы с утра маковой росинки во рту не имели.

Глеб Иванович заметно оживился, получив возможность проявить гостеприимство даже в своём положении. Он кивнул слуге, стоявшему у двери, и тот немедленно исчез, отправившись исполнять приказание.

Пока мы завтракали — а кормили нас действительно по-царски: свежайшие пироги с разными начинками, мясные закуски, каша, сваренная на молоке, мёд и крепкий чай — я периодически поглядывал на капельницу, проверяя, что всё идёт как надо.

Через два часа, когда бутылка опустела, я аккуратно извлёк иглу из вены градоначальника и перевязал его руку чистой тканью.

— На этом, пожалуй, лечение можно считать законченным, — объявил я, собирая свои инструменты. — Но обязательно нужно соблюдать диету и режим. Никакого вина и крепких напитков в течение недели. Только чистая вода, морсы, травяные отвары. Из еды — лёгкие супы, каши, варёная рыба, никакого жирного мяса, никаких солений и копчёностей. И очень важно — никаких сильных физических нагрузок! Организму нужно восстановиться. Через неделю, если всё будет хорошо, вернётесь к обычной жизни.

Глеб Иванович слушал мои рекомендации с заметным нетерпением, но всё же кивал, соглашаясь. Его супруга, напротив, внимательно ловила каждое слово, явно намереваясь строго следить за соблюдением всех предписаний.

— Благодарю вас, Егор Андреевич, — произнёс градоначальник, когда я закончил. — Вы буквально вырвали меня из когтей смерти. Как мне отблагодарить вас, Егор Андреевич? — в его голосе звучала искренняя признательность. — Вы же понимаете, что спасли мне жизнь? Лекари мои уже отходную готовили читать.

Я отмахнулся:

— Да ладно вам, Глеб Иванович. Земля круглая.

Он сначала нахмурился, явно не понимая сути поговорки, но потом его лицо разгладилось, и он широко улыбнулся.

— Да-да, круглая, Егор Андреевич, — произнёс он, отпуская мою руку. — И ещё раз вам спасибо за моё спасение.

Мы с Иваном Дмитриевичем вышли на улицу.

— Сейчас нам нужно в канцелярию, к нотариусу, — сказал Иван Дмитриевич, поправляя свой камзол и отряхивая невидимые пылинки с рукавов. В его движениях чувствовалась некоторая нервозность, но голос звучал уверенно.

— Что, патент будем оформлять? — спросил я.

— Ну а как же, Егор Андреевич, без этого никак, — ответил он с лёгкой улыбкой.

— Ну что ж, надо так надо, — согласился я. — Пошли.

Канцелярия располагалась в двухэтажном каменном здании с колоннами у входа. Внутри пахло сургучом, бумагой и чернилами — запах, который, казалось, не менялся столетиями. Полированные деревянные панели на стенах, массивные шкафы с документами и тяжёлые бронзовые подсвечники создавали атмосферу солидности и основательности, присущую государственным учреждениям во все времена.

В канцелярии нас встретил полноватый мужик с круглым лицом и маленькими, но очень внимательными глазками, один из которых был спрятан за круглым пенсне. От него на версту тянуло мелким офисным чиновником — таких же я встречал и в своём двадцать первом веке. Меня аж передёрнуло. Они меня и в моём времени достали так, что смотреть на них не мог без содрогания.

Но, к моему удивлению, мужик оказался вполне нормальным. Возможно, дело было в присутствии Ивана Дмитриевича, чей авторитет явно распространялся и на эти стены. Чиновник не стал тратить время на пустые разговоры и сразу же приступил к делу. Он достал бумагу, перо, чернильницу и начал оформлять грамоту с такой сосредоточенностью, словно от этого зависела судьба государства.

Не исключено, конечно, что в нашем случае сыграло роль именно положение Ивана Дмитриевича. И скорее всего, чиновник уже