Таких не берут в космонавты. Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин

в вестибюле школы. Геннадий, в компании артистов школьного театра, топтался около окон, с тоской в глазах посматривал на суетившихся перед концертом школьников. Рядом с ним переминались с ноги на ногу братья Ермолаевы, вздыхала черноволосая Галина. Актеры словно ещё не поверили в то, что остались сегодня вне сцены.

С Тюляевым мы перекинулись парой фраз: не коснулись в разговоре ни болезни Клубничкиной, ни сегодняшнего концерта. Едва начавшуюся беседу прервала Лена Зосимова. Она окликнула меня и Черепанова, поманила нас к себе рукой. Лена увлекла за собой в кабинет литературы, где продемонстрировала нам изменённый сценарий концерта.

— Вася, я сделала, как вы просили, — сказала она. — Разбросала ваши песни так, чтобы лишний раз не тревожить Лёшу. Начинаем с вашего общего выхода. Следующую песню ты исполнишь один. Потом снова пойдёте на сцену вдвоём. Вот, взгляните. Всё это ещё обсуждаемо. Я имею в виду, очерёдность ваших выступлений.

Я уселся за парту, положил перед собой страницы со сценарием. Отметил, что стартует сегодняшний школьный концерт с моей песни: с той самой, которую мы с Лёшей сегодня сходу исполнили уверенно и без помарок. Я акцентировал на этом моменте внимание усевшегося рядом со мной на лавку Черепанова. Алексей нервно сглотнул и тут же кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Эту музыку я и с закрытыми глазами сыграю.

Я не высказал нареканий относительно сценария. Заявил, что не сомневаюсь: мы все сегодня отработаем чётко и грамотно. Выразил уверенность в том, что «гости будут довольны». Напомнил Зосимовой о скучавших в вестибюле школы театральных актёрах — предложил, чтобы Лена использовала их на концерте в качестве стюардов.

— … Чтобы ребята почувствовали себя при деле, — сказал я. — Пусть встречают у двери гостей, поработают в гардеробе, проводят шефов до их кресел в зрительном зале. Пусть почувствуют себя нужными и полезными. Пусть проявят свои актёрские таланты: подарят гостям школы приятные эмоции своей вежливостью и своими улыбками ещё до начала представления.

— Вот-вот, — добавил Черепанов. — А то они зыркают на нас так, словно это мы им сорвали выступление.

* * *

Я предложил, чтобы гостей у входа в актовый зал встречали братья Ермолаевы. Сергей и Семён выполнили просьбу Лены Зосимовой, хоть поначалу они и выглядели недовольными. Однако назначенную им комсоргом школы роль привратников эти «двое из ларца одинаковых с лица» исполнили блестяще. Братья улыбались подходившим к дверям работникам тракторного завода, будто любимым родственникам. Вполне искренне благодарили их за визит. Ненавязчиво передавали их заботам Тюляева и Галины, которые провожали гостей до кресел в зрительном зале.

Мы с Черепановым в зал пока не пошли — стали в вестибюле рядом с дежурившей там директрисой. Словно изобразили её группу поддержки. Наблюдали за приходившими в школу гостями; и за тем, как встречали их улыбками братья Ермолаевы. Клавдия Ивановна признала «Ленину» идею с работой на концерте стюардов-комсомольцев превосходной. Наряд директрисы перед концертом почти не изменился. Лишь на её пиджаке снова появились два ряда орденских планок. Похожие планки я замечал и на одежде выходивших из школьного гардероба гостей сегодняшнего концерта.

Но увидел я не только орденские планки — заметил я и блеск медалей. На груди появившейся из гардероба невысокой черноволосой женщины с круглым лицом рассмотрел орден Красной Звезды и пять медалей (две из них — «За Отвагу»). Женщина заметила меня — улыбнулась. Поздоровалась она и с Клавдией Ивановной: махнула ей рукой, словно давней подруге. Я вспомнил её имя: Булкина Фавзия Гареевна. Это ей я первой вручил пригласительную открытку на концерт. Эту открытку женщина сейчас держала в руках — на входе в зал она предъявила её Ермолаевым, словно билет.

— Василий, ты знаком с Фавзиёй Гареевной? — спросила меня директриса.

— Пару недель назад вручил ей приглашение на сегодняшний концерт, — ответил я.

— Хорошая женщина, — сказала Клавдия Ивановна. — Работает фельдшером в третьей больнице. Прошла всю войну. Участвовала во взятии Белграда и Берлина. Была тогда ещё медсестрой: молоденькой девчонкой, как и я в то время.

Директриса улыбнулась.

— Мне рассказали, как Фавзия подняла в атаку свою роту после гибели командира, — сказала она, — при форсировании нашей реки. Это благодаря её подвигу мы в сорок третьем так лихо ворвались в Кировозаводск и выкинули отсюда фашистов.

Клавдия Ивановна качнула головой и заявила:

— Фая заслужила Звезду Героя.

Она вздохнула и добавила:

— Но не получила: не сложилось.

Я заметил, что явившиеся следом за Булкиной гости засуетились. Они будто бы вспомнили о чём-то важном. Гости выстроились в очередь, достали пригласительные открытки. Показывали друг другу подписанные в квартире Лукиных «приглашения» на концерт. Предъявляли их стоявшим около двери актового зала братьям Ермолаевым. Я отметил, что Семён и Сергей не растерялись — они деловито рассматривали открытки, с важным видом кивали головами, пропускали гостей в зал. Гости в очереди не суетились, не роптали. Терпеливо дожидались, когда Ермолаевы рассмотрят и их «приглашения».

Педагоги сорок восьмой школы, заходившие в зал вместе с работниками тракторного завода, смущённо пожимали плечами при виде открыток. Они оглядывались на директрису: явно чувствовали себя безбилетниками. Клавдия Ивановна успокоила их взмахом руки — показала коллегам, что «всё нормально». Учителя кивали, но в зал они заходили нерешительно. Словно ощущали себя нарушителями общественного порядка. Словно ждали в свой адрес строгих окриков и требование «предъявите билетик, граждане». Я увидел, как из гардероба вышел Илья Фёдорович Иванов (Илья Муромец). Шёл он в сопровождении жены.

На груди Натальи Андреевны Ивановой блеснула медаль.

Я присмотрелся.

— Это медаль «За оборону Ленинграда», — пояснила директриса. — Наташа, жена нашего Ильи Фёдоровича, родилась в городе на Неве. Ей было двенадцать лет, когда началась война. В Ленинграде она провела всю блокаду. Работала наравне с взрослыми.

Наталья Андреевна будто почувствовала, что мы говорили о ней.

Она обернулась, улыбнулась нам. Кивнула.

Её глаза весело блеснули.

Мы ответили на приветствие жены физрука: помахали ей рукой.

— До войны у Наташи была большая семья, — тихо сказала Клавдия Ивановна. — После блокады она осталась одна. В сорок третьем году её наградили медалью одной из первых, в одно время со Ждановым. Наташа получила эту награду раньше, чем паспорт.

На груди Ильи Муромца я заметил орденские планки — примерно такое же количество, как у нашей директрисы. Я наблюдал за тем, как Наталья Андреевна и Илья Фёдорович стали в собравшуюся около дверей актового зала очередь. Муромец держал в руке открытку,