Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров

Серафима Юрьевна, — мягко остановил я ненужные извинения. — Володи, как я понимаю, дома нет?

— Нет его, на работе он, — Свирюгина тревожно заглядывала мне в лицо, ожидая то ли упрёков, то ли скандала. — Работает он, с мужиками в поле… — пояснила она. — Вы скажите, чего надо, я сыну передам.

— У десятого класса началась трудовая практика. Передайте Володе, что завтра к восьми утра ему нужно быть в школе в рабочей одежде. Будем класс приводить в порядок к первому сентября.

— Хорошо, хорошо, — закивала Серафима Юрьевна. — Я передам, вы не беспокойтесь, Егор Юрьевич, Володя придёт, обязательно придёт. Уж я прослежу.

— Спасибо вам, — я заколебался, размышляя на тему старшего Свирюгина, но после короткого спора с самим собой решил пока не лезть в это семейное дело. Но Василия Васильевича взял на заметку. Этого дебошира надо привести в чувство. Отчего-то я был уверен, хозяин поколачивает не только жену, но и сына. Как бы чего дурного не приключилось.

— Спасибо, Серафима Юрьевна, — поблагодарил я. — Значит, завтра в восемь.

— Да-да, я передам. До свидания, — попрощалась со мной женщина, дождалась, когда я отойду от калитки, и поспешила к мужу. Свирюгин так и сидел возле будки, обнимая рыжего пса и время от времени прикладываясь к бутылке пива.

Только когда я отошёл от дома Свирюгиных, сообразил, что забыл утонить, как пройти к следующему ученику. Оглянулся на зелёный забор, поколебался, но решил не возвращаться. Язык до Киева доведёт, а я в небольшом селе, в котором все друг друга знают, думаюю в помощи не откажут. Беда всех сельских поселений — отсутствие названия улиц. Номера на домах имеются, а какая улица непонятно.

Так, Свирюгины живут на улице Центральной в доме под номером двадцать семь. Следующий хулиган, если верить завхозу товарищу Бороде, проживает на улице Заречной. Внимательно изучив список в очередной раз, обнаружил, что на Центральной живут ещё несколько ребят, про которых Степан Григорьевич мне ничего не рассказывал. Скорей всего, они у него прошли под кодовым названием «ни рыба ни мясо».

Решено, закончу с этой частью села, затем буду искать Заречную. Логично предположил, что эта часть населённого пункта находится недалеко от речки. Заодно и выясню, где можно рыбу ловить, а где купаться.

Прикинув по ближайшим номерам домов, куда идти, развернулся и зашагал мимо дома Свирюгиных в другую сторону, на поиски Лены Верещагиной и Петра Савельнева. Девочка проживала по улице Центральной, пять, а парень в доме номер два. Кинул взгляд, пытаясь сообразить, где начало, а где конец главного сельского проспекта, если судить по названию, но ни конца, ни края не увидел. Значит, всё-таки сегодня у меня импровизированная экскурсия по Жеребцову.

Припекало. Я пожалел, что у Егора не нашлось какой-нибудь кепки, пришлась бы кстати. Снял пиджак, перекинул через руку и бодро зашагал на встречу с ученицей, надеясь, что застану кого-нибудь дома. Обед стремительно заканчивался, началась рабочая неделя. Взрослые точно все на работе, а вот дети… Где десятиклассники?

Володя Свирюгин где-то подрабатывает. Не удивлюсь, если остальные ребята и девочки тоже трудятся в совхозе. В советское время это была нормальная практика. В совхозе круглый год работы хватает. А летом так и вовсе можно трудиться от рассвета до заката. Ребят брали на молочные фермы, на прополку и полив, осенью отправляли на уборку урожая. Причём привлекали не только сельских школьников, но и городских учеников.

Хмыкнул про себя, представив, какой вой поднимется, если объявить современным детям из будущего о том, что в сентябре их отправят на сбор помидоров вместо уроков. Причём первыми поднимут бучу родители: как так, эксплуатация детского труда. Включая тех достаточно молодых бабушек, которые сами с удовольствием на законных основаниях прогуливали уроки с помощью сельскохозяйственного труда. Как же, бедное дитятко перетрудится, ему же учиться надо, у него ЕГЭ с ОГЭ и репетиторы.

Один момент только мне непонятен: если десятиклассники работали, почему это не засчитывалось как трудовая практика? С другой стороны, привести класс в порядок — тоже нужное дело. Разберёмся.

Я шагал по пыльной сельской дороге, размышляя, сравнивая, анализируя. В какой-то момент снова задумался, отчего именно со мной приключился вот такой казус с переносом на много лет назад, в чужое молодое тело? Чем заслужил? Награда это или наказание за какие-то мои проступки за долгую жизнь?

Опять мелькнула мысль, что всё это — бред умирающего от нехватки кислорода мозга, но я её отмахнул, как несущественную. Слишком всё происходящее вокруг меня было натуральным, что ли, обыденным, правдоподобным. Живым, я бы сказал.

За свою жизнь я вывел для себя несколько правил: не убей, не укради, не предавай, люби Родину, говори правду в глаза, с подлецами не имей дел, товарища в беде не бросай. С первым пунктом, к сожалению, мне не повезло. Но тут уж ничего не поделаешь, профессия такая, приходилось и не раз. Тут, как говорится, либо ты противника, либо враг тебя.

А вот день сегодняшней определённости пока не приносил. Вот кто я такой? Был Александром Александровичем Барыкиным, военным пенсионером с активной жизненной позицией, собственным домом и садом, с самоваром и хорошей домашней библиотекой.

А кем стал? Егором Александровичем Зверевым, выпускником педагогического института, учителем географии, по совместительству определённого в ботаники, зоологи и анатомики. Или анатомы? Один чёрт.

Вопрос в другом: что мне со всем этим делать сейчас? Оттрубить положенные три года по распределению, уехать из села Жеребцова обратно в Москву, поступить в военное училище и снова выбрать путь военного? Так в двадцать восемь меня и не примут уже, скорей всего. Да и хочу ли я снова шагать в сапогах, хоронить парней, держать в руках оружие и в конце жизненного пути остаться бобылём?

Покрутил мысль и так и эдак, по всему выходило, желания пройти тот же путь от начала до конца в душе не возникло. Может, вот это вот всё — награда? Нет ни рая, ни ада, а есть второй шанс за честную, правильную жизнь?

Я знаю будущее — это факт. Изменилось ли оно с моим переносом, не знаю. Тем не менее глобальные моменты в истории моей страны остались в памяти. Может всё дело в этом? Я задумался, вспоминая страшные события ближайших лет.

Ноябрьская авиакатастрофа на взлёте в Кольцове, погиб весь экипаж и пассажиры. Сентябрьская трагедия на атомной подводной лодке «Ленинский Комсомол». Тридцать девять ребят погибли во время боевого дежурства, когда