Воздушные рабочие войны. Часть 2 - Дмитрий Лифановский

— Да нормально, вроде, — наконец, ответил один из них, с широкими т-отбразными старшинскими лычками на погонах, пытающийся присобачить подметку к видавшему виды армейскому ботинку.

— А как Вы хотели, товарищ майор? — вмешался незаметно для Константина вернувшийся Суровин, — Личные враги фюрера германской нации! — в его голосе прозвучала неподдельная гордость.

— Это когда ж вы успели так бесноватому досадить?

— Да вот позавчера и досадили. Сегодня замполит объявил, — посерьезнел Суровин, — про танковый батальон слыхали?

— Слыхал, — кивнул Симонов, — из-за него и здесь.

— Вот там и приголубили девушки наши их Бисмарка. Смертельно…

— Бисмарка?!

— Да не того, — махнул рукой лейтенант, — тот помер давно, — как маленькому пояснил Суворин, — этот другой какой-то. Генерал-майор. Но такая же сволочь.

— А канцлер-то Вам чем не угодил, товарищ лейтенант? — улыбнулся Костя.

— Да все они сволочи! Немчура проклятая! — отрезал Суворин, — Еще друзьями прикидывались перед войной, — у него дернулась щека. — Хуже них только мамалыжники, — подумав, добавил, — нет, не хуже. Одинаковые они. Твари! — лейтенант посмотрел на Симонова полными ярости и слез глазами, — Я войну на границе встретил. 2-ой Каларашский погранотряд. Двое суток мы держались… Ни подкреплений, ни приказов… Только держаться! А кем?! — выкрикнул Суровин, — Кем держаться?! А мы держались! Жены комсостава стреляли! Вместо выбывших! И дети! Кто эвакуироваться не успел! — он схватил со стола кружку чая и в один глоток выхлебал ее под сочувствующими взглядами своих бойцов. Успокоившись, продолжил, — Меня 24-го вечером ранило. А они еще там оставались. Живы, нет? Не знаю… Товарищ Стаин сказал, после победы про всех узнаем, всех найдем. И я так думаю! — его глаза фанатично блеснули, — Найдем! И каждому по заслугам воздадим! И за ребят и за девушек наших! Не вернувшихся, — он вдруг всхлипнул и, застонав, тяжело осел на стоящий рядом стул, раскачиваясь и глядя перед собой пустым взглядом. Чинивший ботинок старшина тихо выругался и, подскочив, кинулся к лейтенанту. В его руках, как по волшебству появилась фляжка, из которой он щедро плеснул в пустую кружку. По комнате разнесся щекочущий ноздри аромат спирта.

— Выпейте, товарищ лейтенант, отпустит, — запричитал над своим командиром старшина. — Вы не подумайте ничего, товарищ корреспондент, — обратился он к Симонову, — у нашего лейтенанта девушка позавчера из того вылета не вернулась. Вот он и ходит сам не свой, — старшина заботливо обнимал Суровина и толкал ему в руку кружку. Взгляд лейтенанта прояснился:

— Отставить, старшина! — строго скомандовал он, приходя в себя.

— Есть, отставить! — старшина быстро поставил кружку на стол и отскочил, вытянувшись и с обидой глядя на командира.

— Спасибо, Василич, — смягчился Суровин, — мне сейчас к Стаину. Так что сам понимаешь…

— Да что уж там, товарищ лейтенант, — махнул рукой старшина.

— Вы извините, товарищ майор, — Суворин, покраснев, посмотрел на Константина, — сорвался я.

— Не переживайте, товарищ лейтенант. И примите соболезнования, — как он не любил эти пустые формальные слова. Ну, какие соболезнования?! Какими словами можно разделить, хоть на секунду, на мгновение приглушить ту боль, что сейчас плескалась в глазах этого лейтенанта?! В комнате повисла неловкая тишина, нарушенная Суровиным:

— Пойдемте, товарищ майор. Я Вас до штаба провожу.

— Давай на ты, лейтенант? Костя, — и он первым протянул парню руку.

— Степа, — лейтенант неловко, но крепко ответил на рукопожатие.

До штаба пришлось идти довольно долго, то и дело останавливаясь у часто расставленных постов.

— У вас всегда так? Или это в связи с заявлением Гитлера?

— Да что нам тот Гитлер? — презрительно скривился Степан, — Балаболка! Комкор вон с зимы в личных врагах у него ходит и ничего.

— Стаин?

— Ага, он, — кивнул лейетенант.

— А за что?

— Да кто ж знает? — хмыкнул Суровин, — Разбери его… — не понятно про кого, то ли про Стаина, то ли про Гитлера добавил лейтенант. Уточнять Костя не стал, потому что неподалеку группа девушек стаскивала маскировочную сеть с необычной, но чем-то неуловимо красивой машины с огромным винтом сверху.

— Это и есть вертолет? — заинтересовано спросил Константин. Хотя, что спрашивать, конечно, он! Ведь была же фотография в «Правде» в материале с первомайского парада. Но одно дело размытая фотография в газете, а другое увидеть вот так, совсем рядом. Но как же он не похож на убийцу танков! Как?! Как на этом можно было уничтожить танковый батальон?! — А можно поближе посмотреть?

— Если товарищ подполковник разрешит, — кивнул Суровин.

— Суров?

— Товарищ Стаин-то? Требовательный, — уважительно отозвался лейтенант.

— Любите вы своего командира, — полувопросом полуутверждением попытался вытащит на разговор не очень многословного Суровина Симонов.

— А ты много знаешь семнадцатилетних дважды Героев, подполковников командиров корпуса?

— Ни одного, — развел руками Константин.

— Ну вот, — пожал плечами Суровин, — как о само собой разумеющемся.

— Говорят, что связи у него на самом верху.

Лейтенант резко остановился и зло посмотрел на Константина:

— И ты туда же?! — его глаза опять начали белеть, — Кто ж дрянь, такую распускает?

— Да слышал в штабе фронта. Не помню от кого, — Костя понял, что затронул опасную тему, и разговаривает он не с простым пехотным лейтехой, а сотрудником НКВД.

— А ты повспоминай, Костя, повспоминай, — вкрадчиво заговорил Суровин, — это очень важно. Я начособого отдела доложу. Он подойдет к тебе. Без обид, обязан.

— Хорошо, — пришлось согласиться, хотя от него тут уже ничего не зависело. Еще бы вспомнить от кого он слышал про Стаина. В штабе фронта точно! Но вот от кого? В политупарвлении! Один из замов Селезнева[ii] рассказывал, что Стаин внебрачный сын самого… Эх, Костя, Костя, заведет тебя твой длинный репортерский язык, если еще не завел.

— Ерунда все эти слухи, — продолжил Суровин, — Стаин приемный сын Мехлиса, — ну вот. А еще говорят без лапы наверху. — Только там история с усыновлением… — лейтенант замолчал, а потом махнул рукой, словно уговорив себя самого, — Ай, все равно узнаешь, не такая уж тайна. Пойдем, присядем, — он кивнул на стоящую неподалеку скамейку, на