По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

— Например, чего?

— Ты же сам просил дать тебе возможность самому набрать диверсионную группу?

— Просил.

— Вот и займись. Но помощь тебе всё равно понадобится. Завтра прямо с утра приходи ко мне, познакомлю с одним человеком. Познакомил бы сегодня, но его сейчас нет на месте. Всё, иди. Хотя, погоди.

Михеев протянул руку, улыбнулся.

— Поздравляю ещё раз с высокой наградой, Коля!

— Спасибо, Толя!

Крепкое рукопожатие.

Михеев приобнял Максима, шепнул ему на ухо:

— Будь осторожен. Берия взял тебя на заметку. Ему не понравилась твоя амнезия.

— Будет проверять?

— Наверняка. Десять раз думай, прежде чем что-то сказать. Понял меня?

— Так точно.

— Вот и молоток. Теперь иди.

Уже наступил вечер.

Максим на скорую руку поужинал в столовой, затем покинул здание НКВД, по улице Рождественка быстро дошёл до Рождественского бульвара, пересёк Трубную площадь и вскоре входил на Центральный рынок.

Почти совсем стемнело, однако кое-где горели фонари (полная светомаскировка начиналась гораздо позже, ближе к ночи) и керосиновые лампы на прилавках.

Народ на рынке ещё был. Кто-то торговал, чем мог, кто-то покупал. Жизнь продолжалась, как всегда она продолжалась на всех базарах и рынках мира во все, даже самые трудные, времена.

Оглядевшись и задав пару нужных вопросов, тем, кому их стоило задать, Максим нашёл самого невзрачного вида и сильно небритого мужичка в ватнике, бесформенных штанах, заправленных в кирзовые сапоги и потрёпанной кепке-восьмиклинке, натянутой чуть ли не на самые уши.

Мужичок торговал банными вениками и курил самокрутку с крепчайшей махоркой, дым от которой, казалось, вонял на всю Москву.

— А вот веники, — оживился он, завидев Максима. — Сами хлещут, было бы что хлестать. В Сандуны [1] собрались, товарищ командир? Хорошее дело. Возьмите веничек, непожалеете.

— Да что мневеничек, — небрежно сказал Максим, облокотившись о прилавок и понизил голос. — Вино есть, зёма?

Глаза мужичка метнулись по сторонам, затем уставились на Максима, изучая.

— Не бзди, — сказал Максим. — Я не мент, военный, фронтовик, не сдам, — он распахнул шинель, демонстрируя Золотую звезду Героя. — Сегодня вручили. Обмыть надо.

— Ага, — сказал мужичок. — Так тебе что, в Кремле не налили?

— Там нальют, пожалуй, — сказал Максим. — Потом догонят и ещё нальют.

Мужичок хохотнул.

— Эт точно, — сказал. — А чего вино? Есть водка, коньяк.

— Нужно вино, — сказал Максим и коротко добавил. — Женщина.

— Ага, — ещё раз сказал мужик с пониманием. — Имеется «Медовое», нашего московского винзавода. Довоенное ещё. Ни одна не устоит.

— А грузинских или крымских вин нет?

— Эка хватил. Так сразу нет, договариваться надо, заказывать. Да и дорого, сразу скажу.

— Дорого — это сколько?

— Косарь.

— Ого.

Мужичок молча пожал плечами.

— А «Медовое» почём?

— Четыреста.

— Двести пятьдесят.

Мужик засмеялся.

— Ну ты шутник, лейтенант. Ладно, триста пятьдесят. В знак уважения к герою.

— Триста, — сказал Максим. — В знак уважения к герою прилавка.

— Точно, шутник. Люблю таких. Хрен с тобой. Давай деньги.

— Сначала товар.

— Ишь ты, тёртый.

— Из Ростова, проездом.

Мужик весело цыкнул зубом.

— Ладно, жди здесь. Смотри, чтобы веники мои не спёрли. Верю, как себе.

Он растворился в густых сумерках и вскоре опять возник.

— Держи, — передал Максиму бутылку, завёрнутую в газету.

Максим развернул газету, нашёл этикетку. Надо же, действительно «Медовое». Московский винный завод Наркомпищепрома РСФСР. Будем надеяться, хорошее.

Он отдал мужику триста рублей, вышел с рынка и пошёл к метро Площадь Революции, топать домой почти час не хотелось.

Все эти дни они с Мариной не виделись. Сама она не заходила, а Максим оказывался в общежитии уже слишком поздно для визита. Сегодня был для этого удобный вечер.

Правда, возникла небольшая проблема. Он не знал, в какой комнате она живёт.

Пришлось сначала зайти к коменданту.

Захар Ильич, как всегда, был на месте.

— А, Коля, — узнал он Максима. — Входи.

Максим вошёл, огляделся.

Это было типичное жилище холостяка, бывшего военного. Всё чисто, аккуратно, но ничего лишнего. Казарменный быт.

— Спросить хочу, Захар Ильич. Марина, рыжая такая, кудрявая, она ещё с нами «зажигалки» тушила, в какой комнате живёт?

— Поцелуева, что ли?

— Ну да, наверное.

— Так это… Отбыла она. Позавчера ещё.

— Как? Куда?

— На фронт, куда же ещё у нас отбывают. Она на ускоренных курсах переподготовки здесь была. Закончила и отбыла. По месту службы.

— Понятно, — протянул Максим.

Он даже слегка растерялся.

Нет, конечно, так было даже лучше. Встретились, подарили друг другу немного любви и тепла и разошлись. Ему и не хотелось продолжать отношения. Бутылка вина, купленная сегодня, была чисто символической.

«Не ври, — сказал он себе мысленно. — Символической, как же. Окажись она дома и пусти тебя в гости, дело бы наверняка закончилось постелью, и ты это прекрасно знаешь».

Он ощутил укол стыда. Острый, горячий. Где-то там, на Украине, за линией фронта, его ждала Людмила. По крайней мере, он очень надеялся, что она жива и ждёт его.

«Ладно, проехали. Отбыла, и слава богу. Странно только, почему не зашла попрощаться. Чисто по-товарищески».

— Она заходила перед отъездом, — сообщил комендант, пристально глядя на Максима. — Сказала, что хотела с тобой попрощаться, но не застала. Просила передать на словах, чтобы ты не обижался. Она, мол, будет тебя помнить.

— Спасибо, — пробормотал Максим. — Я её тоже.