Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

— На корабль не пускают, и Проскурин куда-то делся! А уже почти ночь».

— Что случилось?

— То, что ты опять испугался! — Микри была на седьмом небе.

— Микри! Мы не успеем попрощаться, потому что ты доиграешься, и я тебя убью! Что с письмом?

— Да передала я твое письмо, успокойся уже!

— А это что?

— А это письмо к Эльбиде Кириакос.

— Кто такая Эльбида Кириакос? — все-таки умеет, чертовка, выносить мозг!

— Вдова унтер-офицера Греческого Балаклавского батальона Михаила Кириакоса, — отвечала смиренно Микри и глазками так наивно — хлоп-хлоп.

— Микри! — я заорал.

— Все, все! — Микри удовлетворенно засмеялась. — Это моя тетя. Живет в Ялте. Сойдете в порту, спросите — вам покажут, где её дом. Я написала все про вас. Она не откажет мне в просьбе и приютит вас на первое время. Что теперь скажешь? Опять орать будешь?

— Сейчас скажу, большое спасибо, Микри. И да благословит тебя Бог. Я и Мария никогда этого не забудем!

Микри зарделась, положила письмо на стол. Вышла, столкнувшись в дверях со Спенсером. Эдмонд любезно раскланялся.

«Еще спрашивается, почему я уже вторую неделю обо всем этом думаю, как о водевиле!» — хмыкнул я про себя.

— Надеюсь, это рецепт того самого чая? — Спенсер кивнул на конверт, оставленный Микри на столе.

— Нет. Это письмо к её тетушке в Ялте. А рецепт, признаюсь, пока не выведал. Но узнаю обязательно. Какие новости?

— Я договорился с нашим консулом, он уступил мне свою каюту. Сам поедет на пароходе после. Тебе будет разрешено разместиться на палубе!

Спенсер изложил новость с максимальным безразличием, полагая, что я все равно оценю его трюк, в котором он «вышвырнул» из каюты цельного консула!

— А сестра и племянник?

Спенсер не успел ответить. Вошла Микри с чашкой чая. Еще минута ушла на рассыпание Эдмонда в любезностях и восхваление напитка. Микри под конец не выдержала, опять зарделась, прыснула, ушла.

Спенсер сделал глоток.

— Нет, нет! Без рецепта этого чая я отсюда ни ногой, Коста! Запомни!

Я терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Спенсер замялся.

— Увы! Здесь я бессилен. Пока бессилен. — Эдмонд сделал еще один глоток чая.

— Пока?

— Да, пока. Хорошая новость заключается в том, что речь не идет о том, что Мария — женщина, а корабль — военный корвет. Оказывается на «Ифигении» будет достаточно дам, чтобы забыть о суевериях. Плохая новость: корвет банально переполнен людьми. Проще говоря, физически нет ни одного места.

— Тогда почему «пока»?

— Потому что этот чай творит чудеса! У меня есть еще одна идея, — Спенсер быстро допил свою чашку и быстро исчез из комнаты.

Я спустился вниз. Таверна была переполнена.

— Что он так зачастил? — Мария спросила, переворачивая кусок мяса на сковородке. — Что-нибудь случилось? В первый раз его вижу таким взмыленным.

— Все в порядке, — успокоил я её, не решаясь говорить всей правды и надеясь на спенсеровское «пока». — Просто много всяких мелочей перед отъездом. И главная касается тебя, Микри!

— Ты о чём?

— Он пригрозил мне, что не уедет отсюда, пока не узнает рецепт бабушкиного чая!

— Если он не уедет, то и ты не уедешь? — Микри среагировала молниеносно.

— И я, и Мария.

— Заманчиво! — Микри улыбнулась. — Ладно. Потом напишу. А сейчас иди отсюда, не путайся под ногами. Видишь, что творится!

… Спенсер вернулся лишь на следующий день после завтрака. И уже не играл, когда попросту плюхнулся на стул. Было видно, насколько он обессилен.

— Знаешь, Коста, я даже не припомню, когда в последний раз я столько бегал и метался между разными местами и разными людьми. Может, давно, в раннем детстве. Да и то — не уверен.

— Зато я уверен, что вижу перед собой победителя! Нет? — я с надеждой смотрел на Эдмонда.

Он, все-таки, не удержался от того, чтобы не нагнать интриги. Потом смилостивился, улыбнулся.

— Ну, триумфальной я бы её не назвал… — Спенсер скромничал. — Но победа, да!

— Эдмонд! — я был, действительно, счастлив. — Но как⁈ Как на этот раз? Еще кого-то из высших чинов убедил отдать свою каюту?

— Нет, дорогой друг. Всего лишь одного из мичманов. И не я, а Путятин, капитан «Ифигении». Но по моей просьбе.

— Просьбе? — я улыбнулся.

— Клянусь! — Спенсер торжественно поднял руку. — Более ничего не понадобилось. Хватило его любви к моему отечеству.

— Но почему ты не считаешь победу триумфальной? — я был удивлен. — Еще вчера никто из нас троих не был в числе пассажиров, а сейчас…

— Коста, ты имеешь представление о том, что такое каюта мичмана?

Я развел руками.

— Вот поэтому и не триумфальная, — вздохнул Спенсер. — Эту каюту трудно сравнить даже с закутком на чердаке…

— Эдмонд! — я остановил Спенсера. — Это такой пустяк, который не может тебя лишить заслуженного триумфа. Мы с Марией и племянником благодарны тебе настолько, что, поверь, не заметим и не обратим внимания на подобную мелочь!

Я протянул руку. Польщенный Спенсер прежде кивком поблагодарил меня за такую оценку его стараний, потом протянул свою и убежал.

«Ну, вот, еще одна глава заканчивается, еще один город», — выдохнул я. Вспомнил Микри и её «рано прощаться».

«На самом деле, вся эта беготня, стрельба, бритвы, кровь — события хоть и неприятные, и страшные, но их все равно можно пережить. А вот прощания оставляют несоизмеримо более глубокие и незаживающие раны. Спроси меня: что я помню про Стамбул? Все помню. А спроси меня, что больнее всего было для меня в Стамбуле? Прощание. Прощание с Маликой и Тиграном. Теперь, Микри на очереди. И ведь я знаю, что, наверное, впереди еще много стрельбы и беготни на грани жизни и смерти. Но это не так расстраивает, как знание о том, что будет еще много прощаний!»

…Утром Микри сначала расцеловала Яниса. Потом долго стояла в объятиях Марии. Сестра никак не могла остановиться, высказывая сквозь обильно льющиеся слезы, свои благодарности и пожелания всего и вся нашей спасительнице. Наконец, Мария оторвалась. Взяла Яниса за руку, отошла в сторону, чтобы не мешать нам. Микри тоже была в слезах. Но справилась. Всхлипнула, утерла их. Подошла ко мне. Протянула сложенный листок бумаги.

— Это рецепт!

Я кивнул.