Андрей Ерпылев - Имперский рубеж

— Не имею…

Полковник открыл жребий.

На ладони тускло поблескивал распростерший щедро усыпанные гербами провинций крылья двуглавый имперский орел…

— Что это такое? — Саша недоуменно вертел в руках громоздкий, неуклюжий на вид длинноствольный пистолет с резко скошенной назад рукоятью.

— «Парабеллум», — пояснил Нефедов, осторожно отводя от своего живота потертый вороненый ствол. — Не смотрите, что машинка неказиста, — бьет отлично и осечек не дает. Тяжеловат, правда… Вроде вашего «федорова».

— Да я знаю, что это за пистолет, — нетерпеливо прервал технический ликбез Бежецкий. — Мы в училище такие изучали. Но я полагал, что стреляться будем из табельного оружия или…

— Ну, уж извините, — развел руками немного раздосадованный штабс-капитан. — Дуэльных «лепажей» не припасли-с… Принято в наших Палестинах стреляться из этих вот игрушек. Традиция-с. Армию Афганского королевства лет тридцать назад, как вы знаете, перевооружали немцы, поэтому «маузеров» и «парабеллумов» и прочего германского шурум-бурума в здешних краях полным-полно. И на армейских складах, и в оружейных лавках, и у горных племен. Когда вопрос чести впервые встал ребром — после некоторого раздумья выбрали два «парабеллума». Чтобы, если ранят кого или, не дай бог, убьют, с законной точки зрения все было чисто. Ничего, мол, не знаем — оружие афганское, они, мазурики, и подстрелили.

— Понятно. Значит…

— Точно так. На этих двух машинках — по десятку душ, как минимум. Дайте-ка, — штабс-капитан отобрал пистолет и близоруко сощурился на глубоко вбитые в металл цифры и литеры порядкового номера. — Ага, вам повезло. Это «триста пятьдесят третий» — из него два месяца назад капитана Агеева на тот свет отправили. А у Еланцева, стало быть, «семьсот двенадцатый» и биография пожиже. Не везет почему-то тем, кто с «семьсот двенадцатым» к барьеру становится. Так что у вас — все шансы. Вы ведь всерьез стреляться намерены?

— Конечно.

— И верно. К чему на дуэли настаивать, от мировой отказываться, если хочешь в молоко пальнуть. Цельте поручику чуть пониже третьей пуговицы на мундире — оно и будет в самый раз. Ваш выстрел первый. Так что, если повезет, останетесь живы.

— А…

— А если не повезет — прикройтесь вот так пистолетом. Дуэльный кодекс это позволяет. Хотя, если в голову… Ну, с богом, поручик. Надеюсь еще не раз выпить за ваше здоровье.

Штабс- капитан повернулся и, хрустя каменным крошевом, быстро вышел из сектора поражения.

Сашу по- прежнему колотило, но он, вспомнив, как герои книг шли под пистолет противника с открытой грудью, вжикнул молнией куртки и принялся неуклюже стаскивать ее, не выпуская из руки громоздкого пистолета. Порвал подкладку, зацепился рукоятью затвора, едва не прострелил себе ногу…

— Александр Павлович! — крикнул от группы офицеров, что-то горячо обсуждавших, полковник Седых. — Сейчас же оденьтесь! Что за гусарство? Вы простудитесь…

«Какое, к черту, простудитесь! — досадливо отмахнулся юноша, бросая куртку на камни. — Через минуту сквозняк в груди получу, а он «простудитесь…»! Как маленькому…»

— Приготовьте оружие! — раздалась команда Жербицкого.

Александр передернул податливый, хорошо разработанный затвор и, как учили на занятиях по стрельбе, встал, держа руку с пистолетом под углом к корпусу.

— Сходитесь!

И Саша сделал шаг, медленно поднимая тяжелый пистолет на уровень глаз. Странное дело: теперь, когда до выстрела оставались секунды, рука перестала дрожать и страх выветрился куда-то. Только гудело в ушах от прилива крови так, что вибрировал череп.

До фуражки, обозначающей барьер, оставалась всего пара шагов, как он с изумлением увидел, что идущий навстречу с пистолетом, прижатым к левой стороне груди, поручик Еланцев повернул голову и глянул куда-то в сторону города.

Рев крови в ушах стал просто невыносимым. Или это не кровь?…

Поручик бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел противник, и пистолет сам собой опустился: из-за скалы, повисшей над долиной, с ревом вынырнул вертолет.

«Сорвалось?…»

— Прекратить дуэль! — перекрывая гул винтов, загремел голос, усиленный мегафоном. — Все находящиеся на площадке объявляются арестованными!..

«Могли бы в более приличное место засунуть, — недовольно, в сотый раз подумал Бежецкий, казня щепочкой очередного скорпиона, выбравшегося из щели между саманными кирпичами. — Не офицерская гауптвахта, а черт знает что! Не ровен час змея из-под лежанки выползет!»

Гауптвахта училища, на которой ему пару раз довелось побывать во времена оные, совершенно заслуженно окрещенная кадетами «клоповником», по сравнению с той дырой, куда хмурые солдаты комендантского взвода привели поручика, казалась дворцом Гаруна аль-Рашида. Почему не Зимним? Вряд ли в жилище русского Государя клопы и тараканы водились в таком количестве, как в апартаментах восточных владык…

Здесь же клопов не было. Возможно, просто их время не пришло — до ночи было еще далеко. Но тараканов и прочей живности в глиняных стенах «каземата» водилось в изобилии. Александр не отличался особенными познаниями в энтомологии,[27] но готов был поклясться, что собранную им за два часа, проведенные в заточении, коллекцию всяческих шести- и восьминогих зверушек, в Петербурге оторвали бы с руками господа натуралисты. И это — днем. Думать о том, какие легионы всякой нечисти полезут из каждой щели после заката, даже не хотелось. И страшновато, честно говоря, было.

Единственным живым существом, которое радовало узника, была крошечная рыжая ящерка-геккон, прытко снующая по потолку и сражающаяся там с зимними мухами, лениво перепархивающими с места на место при ее приближении. Чувствуя в четвероногом охотнике союзника по борьбе с шестилапыми аборигенами, Саша вспоминал о судьбе героев романов, дрессирующих в своих тюремных камерах крыс, чтобы скрасить одиночество, и радовался, что его невольный спутник не настолько уж омерзителен. Он даже имя ящерке придумал: Шустрик. Не жить же долгие годы в одном узилище с безымянным соседом?

«Вот, — грустно думал, подперев подбородок ладонью, юноша. — Скоро начну с ним разговаривать, а потом он начнет мне отвечать… Эх, о том ли я мечтал?…»

Со скрипом, разом спугнув невеселые думы, распахнулась металлическая дверь камеры:

— Арестованный — на выход!..

— Вот они! Явились!

Мещеряков был сама язвительность. Он не предложил провинившимся офицерам сесть и сделал вид, что заметил их появление лишь спустя пятнадцать минут. В течение которых оба стояли навытяжку, словно проштрафившиеся солдаты под ружьем, искоса пожирая друг друга взглядом. Еланцев Бежецкого презрительным, тот — яростным. Обоих привели с гауптвахты под конвоем, но так, что столкнулись они лишь перед самой генеральской дверью с пустующими на этот раз стульями перед ней. Видимо, готовящееся действо не нуждалось в свидетелях.

— Ну, от Еланцева я ожидал всего — на нем клейма, прости Господи, ставить негде. А вы-то, Бежецкий, ведь поначалу произвели на меня самое благое впечатление. Решил было даже, старый дурень, что в кои-то веки появился среди нас положительный юноша с незапятнанной репутацией… Ан нет — месяца не прошло, как связался с самым отъявленным…

— Прошу прощения, — перебил генерала Еланцев. — Но я должен заметить, ваше превосходительство, что если вы намерены оскорбить меня, то пусть поручик выйдет. С глазу на глаз я готов стерпеть из ваших уст любые оскорбления, но при постороннем…

— Каков наглец, а! — беспомощно взглянул на Александра генерал, словно прося поддержки. — Ему прощения просить впору, а он… Нет, я не собираюсь вас оскорблять, поручик. И даже пугать разжалованием не буду. Во-первых, дальше некуда — разве только в солдаты, а во-вторых… Месяц, самое большее два — и вы опять вернете свои звездочки обратно, как ворачивали уже не раз.

— Постараюсь, — улыбнулся поручик. — Здесь — это дело нехитрое.

— Охотно верю… Но оставить вашу выходку без последствий не могу. Сегодня же отправляйтесь с очередной командой туда, откуда только что прибыли. В Кандагар. Выполняйте.

— Так точно, — щелкнул каблуками Еланцев. — Тем более что Кабул мне прискучил. До свидания, поручик…

— А вы, Бежецкий, стыдитесь, — принялся генерал за Сашу, сразу забыв об Еланцеве. — Сегодня же я отпишу вашему батюшке…

— Позвольте! — вспыхнул Саша. — Мы виноваты оба! Поручик оскорбил меня, но вызвал его я!

— Молодцом, поручик! — улыбнулся Герман, уже взявшийся за дверную ручку. — Я в вас не ошибся.

— Не мелите чепухи, поручик! — повысил голос Мещеряков, и юноша увидел, как на виске его запульсировала жилка. — Отправляйтесь домой и служите… А вам, Еланцев, что, нужно особое приглашение?