Пуля времени - Николай Свечин

себе такой же склад, да заправлять в нем, как барин…

– А не хочешь? – Провокатор сделал все, чтобы такая мысль уже начала циркулировать в голове бедного крестьянина, мало что зарабатывающего на отхожих бурлацких промыслах.

– Ну, смотри. – Петруха помахал перед ним балалайкой. – Все, что у меня есть, – заплечный мешок да вот это… Пою я плохо, все больше для себя. Ну да есть еще руки да ноги. Только они меня и кормят, не дают с голоду помереть. Никто мне денег на обзаведение не даст, нищий я потому что… А случись с руками чего, придется, наверное, и головой поработать. Тогда уж загадывать не буду, сгину ли совсем с бела света, или найдется какое другое мне применение. Сие – на усмотрение Господа Бога!

– Просто так денег тебе действительно не дадут, а только под заклад, – возразил собеседник.

– Ха-ха! А что мне заложить-то? Медный крестик-чертогон с шеи, а? Пустой у нас с тобой разговор получается, Андрюха.

– У тебя дома иконы древнего письма имеются?

– Дониконианские? Полный киот. От дедов-прадедов достались. И что?

– И еще, наверное, рукописные книги есть, с поучениями Аввакума и других честных веротерпимцев?

– Есть и книги. Но что с того?

– А ты их, Петруха, и заложи другим двоеданам[29], которые побогаче тебя будут. Такие образа да книги в Москве и на Иргизе тысячи стоят. А ты попроси пятьсот рублей ассигнациями. Тебе их хватит, чтобы расшиву нанять и верховым товаром ее нагрузить. В Астрахань доставишь лес, продашь, а на выручку купишь балыков да икры. Потянешь икру вверх, чаще меняй лед в леднике. Чтобы не испортилась. Ежели раньше всех спуститься да с икрой и балыками обратно подняться, лучшую цену сорвешь. Да выйдешь в люди.

Петруха смотрел на приятеля и шевелил губами, повторяя его слова. Потом спохватился:

– Как же я образа дедовские заложу?! Грех-то какой! А ежели не верну долг?

– Тогда останешься без икон. Но ты не робей, действуй смело. Греха нет в том, чтобы старые иконы помогли людям жизнь улучшить.

– Страшные советы ты даешь, Андрей. А еще друг называется…

– Не бойся. Ничего никогда не бойся, верь в себя. И у тебя получится.

Андрей замолчал и стал смотреть на место слияния Оки и Волги. Проходят годы, десятилетия и даже века, но глобально ничего ведь не меняется…

2

Странный гость с верховьев Камы пробыл в бурлацкой артели Петрухи-балалаечника недолго. Куда дальше завела его судьбина – одному Богу известно. Но память о себе чужак все-таки оставил. Во всяком случае, в воображении молодого неграмотного бурлака.

А вскоре с Петрухой случилась пренеприятная история, которая могла бы поставить крест и на его «карьере», и даже на всей жизни. Если б не было того разговора.

Стояла ненастная погода. Несмотря на конец лета, вдруг ударили заморозки. Деревянные мостки между очередной расшивой и складом заиндевели. И в какой-то момент Петруха поскользнулся с двумя тяжеленными мешками за спиной.

Упал Петруха под своей непосильной ношей в холодную воду, вдобавок сильно расшибся. И упустил мешки с солью, которая пошла на корм рыбам.

В следующие несколько дней он еле ходил. Но, сцепив зубы, даром таскал все новые партии соли, отрабатывая утрату прежней. И нет-нет да и вспоминал тот разговор с приезжим, который теперь уже не выходил у него из головы.

«А ты никогда не задумывался?..»

«А управлять расшивой?..»

«Не хочешь такой же склад?..»

«Заложи дедовы образа…»

Наутро, отработав положенное перед Шастуном и помолившись на удачу перед старообрядческой иконой священномученику Аввакуму, Петруха-балалаечник пошел не к расшиве, где его все ждали, а к складу на берегу.

Знакомый приказчик Никодим не удивился. Петруха был одним из самых трудолюбивых бурлаков, которых он знал, брался за любую работу и вообще проводил здесь больше времени, чем все остальные. Но все же…

– Ты чего здесь? – спросил Никодим. – Шастун вроде в Кунавине сейчас.

Петруха кивнул.

– Ну так, а ты чего здесь? – повторил приказчик, повышая голос.

– Слухай, Никодим, хочу в приказчики…

– Чего?!

– Хочу пойти в приказчики. Как ты, – тихо, но уверенно повторил бурлак.

– Какие тебе приказчики?! – вспылил Никодим. – Ты ж неграмотный!

– Выучусь…

– Ты ж… Ты ж… У тебя ж за душой ничего нет!

– Есть. Желание работать и честность.

– Дык, приказчик у нас уже есть. А на честности далеко не уедешь. – Никодим не мог поверить метаморфозе, произошедшей с Петрухой. Он разглядывал его, словно впервые видел, пытаясь найти ответы где-то во внешности старого знакомца.

– Ты не боись, я изрядно смотрел за разгрузкой соли, знаю, что приказчиков много не бывает.

– Я… Я не…

– Я буду твоей правой рукой, твоим первым помощником, мне точно можно доверять.

Петруха смотрел на Никодима с надеждой, почти с мольбой. И тот не устоял.

– Ну… Ну… Ладно… Только енто, Петрух…

– Петр, Егоров сын, – поправил бывший Петруха-балалаечник. Тихо, но в то же время уверенно.

3

Дела Петра Егоровича Бугрова довольно быстро пошли в гору. Так и не выучившись грамоте – ну, не дано, – предприимчивый мужик тем не менее довольно быстро сколотил вокруг себя сплоченную ватагу из числа старых знакомцев, бурлаков и лесорубов. Некоторое время искал и Андрея. И даже хотел его отблагодарить за «правильные слова». Но тот словно в воду канул. Никто его больше не видел.

Петр же рискнул и сделал так, как посоветовал ему приятель – заложил старые иконы и рукописные древлеправославные книги богатому одноверцу. Получил за них полтыщи! Нанял расшиву, нагрузил ее ветлужским лесом и пошел вниз по Волге. Продавать лес в Козьмодемьянске, на бирже, не стал, а спустился в самую Астрахань. Где и выручил за дерево втрое больше.

Тут же, не теряя ни дня, приобрел на весь доход лучших балыков, икры, и потянули бурлаки расшиву обратно в Нижний Новгород. Петр менял лед как можно чаще, довез дорогой груз в целости и сохранности, и опять не стал его продавать по местным низким ценам. А доставил в Москву, где и сорвал куш как самый первый продавец деликатесов нового улова. Ссуду он смог вернуть полностью и еще остался в прибыли, с которой и продолжил деловые операции.

Никодим же вскоре начал артачиться. Завидовал успеху вчерашнего балалаечника. Не мог взять в толк, как тому удалось настолько измениться. Ну и оплакивал собственную судьбинушку, те годы, что он верой и правдой служил приказчиком, думая, что это его призвание. Теперь уже он не был в этом уверен, проигрывая по всем статьям более молодому «выскочке».

Но потом состоялся тяжелый разговор в кабаке возле Ивановской башни Нижегородского кремля. Спустя сто лет эти места воспоет Максим Горький. Расскажет всей России и всему просвещенному миру о жизни на дне, босяках и прочих маргиналах. А тогда тут… просто были босяки, без Горького. Да медовуха, которую Бугров почти не потреблял, только если ради дела.

За крынкой пенного Никодим и высказал ему