Андрей Ерпылев - Имперский рубеж

Картина собственного хладного трупа так явственно встала перед мысленным взором поручика, что он зажмурился и потряс головой, чтобы отогнать страшное видение.

– Только в обморок не падайте, – тут же посоветовал ему зоркий Еланцев. – Что вы, право, как барышня! Стыдно, поручик. Господин полковник, у вас всегда с собой целая аптека, я знаю – суньте нашему герою под нос склянку нашатыря, чтобы он мог держать в руках пистолет!

Но Саша отстранил с готовностью протянутую ему ампулу.

– Отметьте барьеры, в конце концов!..

Он изо всех сил старался, чтобы голос не задрожал и предательски не сорвался, но в конце все-таки «дал петуха» и смущенно замолчал.

– А парнишка-то молодцом, – шепнул штабс-капитан ротмистру, когда они, широко – гораздо шире, чем это требовалось по кодексу, шагая, отмеряли требуемую дистанцию. – Дребезжит весь, но держится. Жаль будет, если Герка влепит ему свинцовый орех между глаз.

– Полноте вам, Сергей Кириллович! – отметил «барьер» фуражкой, положенной на щебенку, Жербицкий. – Я Еланцева знаю поболее вашего. Покуражиться он любит, но, если вот так, без особой причины – дырявить зря противника не станет. Если бы случай был серьезным и действительно была бы задета его честь – тогда да. А тут… Скорее всего – пальнет поверх головы, и дело с концом. В худшем случае – прострелит мальчишке ляжку. Но это, повторяю, в худшем случае. Герман – стрелок отличный: с двадцати шагов в пятак садит. Серебряный[26].

– Так-то оно так…

– А Бежецкому и вообще сейчас в сарай не попасть. Видали, как трясет малого? Так что готовьте ваш коньяк для мировой, когда все закончится.

– Чего вы там копаетесь? – крикнул секундантам Иннокентий Порфирьевич от машин: опытным своим нутром он чувствовал, что затягивание ситуации действует на его подопечного более чем угнетающе. – Ступайте на свое место, Саша, – подтолкнул он в спину молодого поручика. – И да хранит вас Бог…

Медик перекрестил спину Бежецкого и отвернулся: разумом он тоже не верил в то, что бретер Еланцев станет убивать юношу, но, как военный врач со стажем, отлично знал, что при забавах с огнестрельным оружием, подобных сегодняшней, жертвы скорее закономерность, чем случайность.

«Только бы не попала Герке вожжа под хвост! – молил он Бога. – Господи, только бы этот сумасброд пожалел мальчишку!..»

Мысль о том, что юный поручик может ранить или даже убить опытного дуэлянта, даже не приходила ему в голову.

– Иннокентий Порфирьевич, бросьте наудачу, – оторвал его от размышлений голос ротмистра.

Жербицкий протягивал на ладони серебряный рубль.

– Это еще зачем?

– Мы со штабс-капитаном подумали и решили, что стреляться надо по жребию.

– Почему?

– Потому что оскорбленная сторона неявна, – со вздохом пояснил ротмистр. – А посему… Не тяните время, полковник. Метните, у вас рука легкая. Помните, как вы меня в штос…

– Давайте, – без лишних слов отобрал монету Седых, того карточного случая вспоминать не любивший.

Иннокентий Порфирьевич положил серебряный кругляш с портретом Петра Алексеевича на ноготь пальца, мысленно перекрестился и щелчком подбросил вверх. Закрутившись в сверкающую сферу, монета, с певучим звоном, описала короткую крутую дугу и шлепнулась прямо в подставленную ладонь хирурга. Для верности он тут же пришлепнул ее второй ладонью.

– У кого – что? – спросил он ротмистра.

– У поручика Бежецкого, полагаю, орел, – пожал плечами Жербицкий. – Молодые – они все орлы. А у Германа Владимировича, разумеется, решка. То есть профиль его величества Государя, я хотел сказать… Если вы, конечно, не имеете отдельного мнения.

– Не имею…

Полковник открыл жребий.

На ладони тускло поблескивал распростерший щедро усыпанные гербами провинций крылья двуглавый имперский орел…

– Что это такое? – Саша недоуменно вертел в руках громоздкий, неуклюжий на вид длинноствольный пистолет с резко скошенной назад рукоятью.

– «Парабеллум», – пояснил Нефедов, осторожно отводя от своего живота потертый вороненый ствол. – Не смотрите, что машинка неказиста, – бьет отлично и осечек не дает. Тяжеловат, правда… Вроде вашего «федорова».

– Да я знаю, что это за пистолет, – нетерпеливо прервал технический ликбез Бежецкий. – Мы в училище такие изучали. Но я полагал, что стреляться будем из табельного оружия или…

– Ну, уж извините, – развел руками немного раздосадованный штабс-капитан. – Дуэльных «лепажей» не припасли-с… Принято в наших Палестинах стреляться из этих вот игрушек. Традиция-с. Армию Афганского королевства лет тридцать назад, как вы знаете, перевооружали немцы, поэтому «маузеров» и «парабеллумов» и прочего германского шурум-бурума в здешних краях полным-полно. И на армейских складах, и в оружейных лавках, и у горных племен. Когда вопрос чести впервые встал ребром – после некоторого раздумья выбрали два «парабеллума». Чтобы, если ранят кого или, не дай бог, убьют, с законной точки зрения все было чисто. Ничего, мол, не знаем – оружие афганское, они, мазурики, и подстрелили.

– Понятно. Значит…

– Точно так. На этих двух машинках – по десятку душ, как минимум. Дайте-ка, – штабс-капитан отобрал пистолет и близоруко сощурился на глубоко вбитые в металл цифры и литеры порядкового номера. – Ага, вам повезло. Это «триста пятьдесят третий» – из него два месяца назад капитана Агеева на тот свет отправили. А у Еланцева, стало быть, «семьсот двенадцатый» и биография пожиже. Не везет почему-то тем, кто с «семьсот двенадцатым» к барьеру становится. Так что у вас – все шансы. Вы ведь всерьез стреляться намерены?

– Конечно.

– И верно. К чему на дуэли настаивать, от мировой отказываться, если хочешь в молоко пальнуть. Цельте поручику чуть пониже третьей пуговицы на мундире – оно и будет в самый раз. Ваш выстрел первый. Так что, если повезет, останетесь живы.

– А…

– А если не повезет – прикройтесь вот так пистолетом. Дуэльный кодекс это позволяет. Хотя, если в голову… Ну, с богом, поручик. Надеюсь еще не раз выпить за ваше здоровье.

Штабс-капитан повернулся и, хрустя каменным крошевом, быстро вышел из сектора поражения.

Сашу по-прежнему колотило, но он, вспомнив, как герои книг шли под пистолет противника с открытой грудью, вжикнул молнией куртки и принялся неуклюже стаскивать ее, не выпуская из руки громоздкого пистолета. Порвал подкладку, зацепился рукоятью затвора, едва не прострелил себе ногу…

– Александр Павлович! – крикнул от группы офицеров, что-то горячо обсуждавших, полковник Седых. – Сейчас же оденьтесь! Что за гусарство? Вы простудитесь…

«Какое, к черту, простудитесь! – досадливо отмахнулся юноша, бросая куртку на камни. – Через минуту сквозняк в груди получу, а он «простудитесь…»! Как маленькому…»

– Приготовьте оружие! – раздалась команда Жербицкого.

Александр передернул податливый, хорошо разработанный затвор и, как учили на занятиях по стрельбе, встал, держа руку с пистолетом под углом к корпусу.

– Сходитесь!

И Саша сделал шаг, медленно поднимая тяжелый пистолет на уровень глаз. Странное дело: теперь, когда до выстрела оставались секунды, рука перестала дрожать и страх выветрился куда-то. Только гудело в ушах от прилива крови так, что вибрировал череп.

До фуражки, обозначающей барьер, оставалась всего пара шагов, как он с изумлением увидел, что идущий навстречу с пистолетом, прижатым к левой стороне груди, поручик Еланцев повернул голову и глянул куда-то в сторону города.

Рев крови в ушах стал просто невыносимым. Или это не кровь?..

Поручик бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел противник, и пистолет сам собой опустился: из-за скалы, повисшей над долиной, с ревом вынырнул вертолет.

«Сорвалось?..»

– Прекратить дуэль! – перекрывая гул винтов, загремел голос, усиленный мегафоном. – Все находящиеся на площадке объявляются арестованными!..

«Могли бы в более приличное место засунуть, – недовольно, в сотый раз подумал Бежецкий, казня щепочкой очередного скорпиона, выбравшегося из щели между саманными кирпичами. – Не офицерская гауптвахта, а черт знает что! Не ровен час змея из-под лежанки выползет!»

Гауптвахта училища, на которой ему пару раз довелось побывать во времена оные, совершенно заслуженно окрещенная кадетами «клоповником», по сравнению с той дырой, куда хмурые солдаты комендантского взвода привели поручика, казалась дворцом Гаруна аль-Рашида. Почему не Зимним? Вряд ли в жилище русского Государя клопы и тараканы водились в таком количестве, как в апартаментах восточных владык…

Здесь же клопов не было. Возможно, просто их время не пришло – до ночи было еще далеко. Но тараканов и прочей живности в глиняных стенах «каземата» водилось в изобилии. Александр не отличался особенными познаниями в энтомологии[27], но готов был поклясться, что собранную им за два часа, проведенные в заточении, коллекцию всяческих шести– и восьминогих зверушек, в Петербурге оторвали бы с руками господа натуралисты. И это – днем. Думать о том, какие легионы всякой нечисти полезут из каждой щели после заката, даже не хотелось. И страшновато, честно говоря, было.