Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

— Я… я, наверное, не вовремя, — растерянно проговорила Наталья, оглядываясь на меня и делая неуверенный шаг к двери.

— Мам, это Наталья. Вы с ней виделись в училище после моей присяги. У неё случилась неприятность, — проговорил я, разворачивая девушку и взглядом показывая на туфлю. — Снимай вторую и проходи.

— Да как-то неудобно…

Мать, наблюдая за этой картиной, видимо, сделала какие-то выводы, потому что после слов девушки она всплеснула руками и шагнула к нам. Она приобняла Наталью за плечи и мягко, но настойчиво повела её в ванную комнату.

— А ну-ка, милочка, пойдём со мной. В ванную. Согреешься для начала. Куда ты пойдёшь в таком виде? Сейчас я тебе принесу сухую одежду. Всё будет хорошо. Серёжа, не стой столбом, поставь чайник!

Я мысленно поблагодарил мать. Уж она-то наверняка лучше меня знает, как обращаться с расстроенной девушкой. Пока они скрылись в ванной, я пошёл в свою комнату, чтобы, наконец, скинуть с себя сырую одежду. По пути зашёл на кухню и поставил на плиту чайник.

Переодевшись, я вышел из комнаты и почти нос к носу столкнулся в коридоре с матерью. Она приложила палец к губам и жестом показала мне на дверь моей же комнаты. Пришлось вернуться. Мать плотно прикрыла за нами дверь и зашептала:

— Серёжа, что случилось? Девочка вся на нервах и дрожит как осиновый лист.

Делать было нечего, нужно рассказать хотя бы суть проблемы. Не вдаваясь в подробности, в общих чертах рассказал, что у Натальи случились неприятности на работе, а до этого в семье. Вот и сдали нервы.

Мать выслушала, покачала головой.

— Ужас какой… Бедная девочка. Одной в Москве, без поддержки сложно. Ладно, я с ней поговорю.

Она вышла из комнаты, а вскоре из ванной, закутанная в мамин тёплый махровый халат, вышла и Наталья. Мать тут же уволокла её на кухню и усадила за стол, где уже стояли две дымящиеся чашки с чаем и выпечка.

— Ты ела хоть сегодня? — мать скептически посмотрела на Наталью, и сама себе ответила: — Вряд ли. Ну ничего. Сейчас мы тебя чайком с малиновым вареньем напоим, чтобы не расхворалась.

Наталья сначала отвечала односложно, сильно смущаясь, и, казалось, вот-вот снова расплачется. Но мать не умолкала, и постепенно её спокойный голос и забота делали своё дело.

Плечи девушки распрямились, взгляд стал более осознанным. Она начала отвечать развёрнуто, проснулся и аппетит. Даже улыбка стала мелькать на её лице в ответ на шутки матери.

Я стоял в дверях, наблюдал за ними и в очередной раз поражался тому, как моя мать очень тонко чувствует, как нужно повести разговор таким образом, чтобы расположить к себе человека и помочь ему позабыть о своих невзгодах. Я это уже не первый раз наблюдал.

Когда Наталья полностью пришла в себя, мать бросила на меня быстрый взгляд и, сказав, что ей нужно зайти к соседке за чем-то там, покинула нас, дав возможность поговорить наедине.

— У тебя замечательная мать, — проговорила Наталья, когда мы остались одни.

— Согласен. Она такая, — я сел за стол. — Рассказывай.

Наталья взяла в руки краешек пояса от халата и принялась его теребить. А после начала рассказывать. И по мере её рассказа я мысленно начал… мягко говоря, негодовать. Ситуация оказалась не просто не такой серьёзной, какой показалась мне изначально, она была абсолютно иной.

Да, к ней и в самом деле приходили из милиции. Говорили с ней вежливо, корректно. Не угрожали, и ни в чём не обвиняли. Расспрашивали её о Викторе Анатольевиче: когда она его последний раз видела, о чём говорили, не казался ли он ей встревоженным или странным.

Выяснилось, что его нашли в той самой квартире, но не убитым, как я подумал, увидев её, а… мёртвым от сердечного приступа. Естественная смерть, как заключили медики. Верилось мне в это слабо, но… как есть.

Милиция же отрабатывала все версии, опрашивала всех, с кем он контактировал в последнее время. И Наталья для них была просто одним из свидетелей, молодой медсестрой и другом семьи, которая могла что-то знать о его состоянии здоровья. Ни о каком подозрении в её адрес речи даже не шло.

С одной стороны, новость замечательная, но одновременно с этим я ощутил глухое раздражение. Ох уж эти женщины. Умеют же они накрутить и себя, и всех вокруг.

Из-за истерики Натальи я уж было настроился на худшее. Представил допросы, обыски, обвинения и уже стал продумывать план действий, а тут…

Хотя, если честно, я её понимал. На неё за последнее время действительно свалилось столько всего, что нервы, в конце концов, не выдержали. Недаром говорят в народе, что у страха глаза велики.

Вскоре пришла мать, и разговор пришлось завершить. Ну а к тому времени, когда домой вернулся отец, обстановка в квартире была уже совершенно иной. Он застал на кухне идеалистическую картину: мама, рассказывая очередную забавную историю с работы, жарила картошку с грибами, а Наталья, закутанная в халат, стругала овощи для салата, кивая и улыбаясь в такт маминым словам.

Я отвёл отца в комнату и рассказал всё как есть.

— Ну что ж, отлично, что всё обошлось, — философски рассудил он. — А насчёт Натальи мы с Сергеем Павловичем кое-что придумали. Устроим её к нам в бюро на должность медсестры. Начнёт с самых низов, но ничего, справится. Зато территория там контролируемая и никакие Викторы Анатольевичи туда не сунутся. Да и под присмотром будет.

Поблагодарив отца за помощь и участие в этом деле, я спросил, сможем ли мы отвезти Наталью домой. Отец, конечно же, согласился, сказав, что и сам хотел предложить это. Время-то уже позднее, а ночевать у нас негде. При этом он так посмотрел на меня, что я не удержался и хрюкнул от смеха.

За ужином я рассказал Наталье, что с работой всё благополучно разрешилось, и предоставил слово отцу. Тот пересказал ей всё, что ранее сообщил мне. Надо ли говорить, что девушка была на седьмом небе от радости и раз десять поблагодарила отца и ещё раз пять добавила, что ей очень-очень стыдно перед Сергеем Павловичем за то, что пропала без объяснения причин? Услышав это, отец отмахнулся и сказал, что сам давно всё объяснил ему и, чтобы она прекращала выдумывать ерунду. Лучше пусть к работе поскорее возвращается.

После ужина мать снова увела Наталью, но на этот раз в комнату. Платье девушки так и не высохло, поэтому мать предложила своё — не ехать же ей домой в