Псы Господни - Олег Велесов

выяснил о Батисте и не заключил никакого договора. Раздолбай.

Я всё делаю не так, неправильно, как говорила Катя: туплю. И она права. Я тупил, когда влюбился в неё, тупил, когда верил ей и туплю снова, думая, что выберусь из всех этих средневековых передряг без посторонней помощи.

Впрочем, я готов просить помощь, но у кого? У меня ни связей, ни денег, одни только враги и проблемы. И никакого опыта в решении подобных задач. Всё на ощупь, словно в темноте, отсюда постоянные ошибки и балансирование на грани.

— Пацан, спроси трактирщика, сколько я должен за пиво.

Щенок живчиком метнулся к хозяину и тут же вернулся.

— Нисколько не должны, господин. Он очень рад, что вы являетесь другом господина д’Ожьё, поэтому сегодня он с вас плату не потребует.

— Какого господина?

— Д’Ожьё. Это второе имя Жировика. А может первое, я точно не знаю. Он использует его, когда хочет выглядеть обычным человеком. Но всё равно все знают, кто он на самом деле, и уважают.

Боятся, если уж говорить откровенно. Но дело не в этом. Знать бы заранее, что денег с меня не возьмут, заказал бы рыбу. Хоть поел бы нормально на халяву.

Я накинул плащ на плечи и направился к выходу.

Дождь пошёл на убыль, но прекращаться окончательно не спешил. По улицам текли ручьи, сточные канавы переполнились, и чтобы не утонуть в грязи приходилось жаться к домам, где местные жители выкладывали из битого камня и соломы жалкое подобие тротуара. Худо-бедно улицы были замощены лишь перед собором, на площади у королевской резиденции и там, где двигалась торжественная процессия во время коронации. Улицы, ведущие к моему дому, к таким местам не относились, поэтому Перрин, увидев меня, всплеснула руками:

— Бог мой, господин Вольгаст, как же вы извозились! Немедленно снимайте боты и плащ, я их почищу.

Я послушно разулся. Хорошо, когда у тебя есть слуги. Раньше я не знал этого счастья, а теперь не представляю, как жить без них.

Отдав Перрин плащ, прошёл к камину. Он был холодный, мама не распорядилась протопить его. Я хотел крикнуть Гуго, но тот сам появился на пороге с охапкой дров.

— Как прошло? — спросил сержант, укладывая поленья в камин.

Я пожал плечами.

— Понятно, — он сунул трут между поленьями и ударил кремнем о кресало, высекая сноп искр. — Я сразу говорил, что это бессмысленно. Он угрожал вам?

— Сказал, если не уберусь из города до первого снега, то сделает из меня чучело, — медленно без энтузиазма проговорил я.

Гуго подул на трут, вспыхнул огонь, охватил сухое полено и потянулся вверх острыми язычками.

— Он сделает… если обещал. Пока вас не было, я с одним знакомцем поговорил. Сейчас он монах в монастыре Святого Ремигия, прежние грехи замаливает. Благочестивым стал, а когда-то мы вместе кабошьенов в Париже22 вешали. Я спросил про Жировика, так он посоветовал с ним не связываться. Этот Жировик у мастера Батисты правая рука. Знакомец мой до того, как в монахи податься, полгода на Жировика работал. Так что, господин, лучше вам до первого снега из города уйти. Да и нам вместе с вами. Круто мы тесто замесили, только, боюсь, хлеб из него жёсткий получится, не прожуём.

Не замесили, а замесил. Я! Вещи надо называть своими именами, иначе никогда из детского возраста не выйду.

Я ударил кулаком по столу.

— У меня было две возможности убить его. Две! И что?

— Это бы ничего не изменило, господин. Дело не в Жировике, убьёте его, придёт другой. Дело в мастере Батисте. Надо было сразу дом продавать. Переселились бы в предместье или уехали в Бурже, как предлагала госпожа Полада.

— Умный ты слишком, — огрызнулся я. — Горазд чужим добром разбрасываться. Я родился здесь, вырос, каждую крысу в подвале по имени знаю. Мне проще умереть, чем продать.

— Ваше право, — вздохнул Гуго. — Только дом можно другой построить, или купить. А жизнь другую не купишь. Поверьте, господин, я много раз видел, как умирают люди, но ни разу не видел, чтоб воскрешались.

— Богохульство… — проговорил я уставшим голосом и протянул руки к огню. Тепло от ладоней перешло к плечам, потом к груди. Сквозь закрытые ставни слышалась капель. Дождь в Реймсе явление не редкое, особенно летом и осенью, а снег… В прошлом году первый снег выпал в ноябре, так что у меня два месяца. Два месяца, чтобы…

— Господин! — в зал вбежал Щенок. — У ворот городская стража. Много. С ними лейтенант. Он требует вас.

Чёрт, городская стража — это не к добру. Я резко поднялся.

— Гуго, узнай, что им нужно. И не пускай ни в коем случае. Я… Я сам к ним выйду…

— В этом нет необходимости, господин де Сенеген.

Сдвигая Щенка в сторону, в зал вошёл молодой мужчина в сюрко с гербом города Реймса. Мгновенно возникло понимание, что это и есть тот лейтенант. Лицо вроде бы знакомое, но где встречались не помню. Он вошёл один, сопровождавшие его солдаты остались во дворе. Сколько их, я не видел, но судя по производимому шуму, перекрывающему шум дождя, не меньше дюжины. Честь для меня, обычно больше трёх-четырёх человек не посылают. Да ещё лейтенанта. Для полного парада знаменосца и барабанщика не хватает.

По лестнице спускалась мама.

— Что вы забыли в моём доме, господин лейтенант?

Одной рукой мама держалась за перилла, вторую подняла к груди. В глазах и голосе холод, под его воздействием даже огонь в камине приуныл и начал затухать.

— Госпожа Полада, — лейтенант склонил голову. — Прошу прощения, но я к вам по долгу службы.

— Что же вы хотите от меня?

— Не от вас, госпожа Полада, — лейтенант кивнул в мою сторону. — Ваш сын. Мне нужен он.

Мама подошла ко мне и встала рядом. Я уже понимал, с какой целью явилась стража. Не думал, что они явятся так быстро, честно говоря, вообще не думал, что явятся, но мастер Батист давил на все рычаги. Может и прав Гуго, хрен с этими крысами, надо продать дом.

Лейтенант расправил плечи.

— Господин де Сенеген, старшина цеха каменщиков и штукатуров Жан Мишель от имени городского совет Реймса обвиняет вас в намеренном распространении ложных слухов о пожаре. Вы призываетесь к ответу и потому должны проследовать за нами в капитульные