Инженер Петра Великого – 3 - Виктор Гросов

не рассеиваются над Игнатовским. Запах въелся в одёжу, в волосы, казалось, в самую кожу въелся, и ничем его было не вывести. Я стоял на краю здоровенной чёрной проплешины Ещё недавно тут красовался наш новенький пороховой цех — моя гордость. Теперь на этом месте торчали обугленные брёвна, криво топырились оплавленные железяки от моих хитроумных приблуд, ветер гонял по земле серый пепел вперемешку с ошмётками недогоревшей целлюлозы. Картинка похлеще любого Страшного суда. Руки сами в кулаки сжимались, а в груди ворочался холодный ком — эдакая смесь опустошения, горькой досады и бессильной ярости. Всё коту под хвост! Все расчёты, бессонные ночи, рискованные эксперименты, куча перелопаченных материалов — всё это к чертям собачьим взлетело на воздух из-за…

И из-за чего⁈

Рядом, понуро шмыгая носами, топтались два главных виновника этого «торжества» — Федька и Гришка. Мои верные помощнички, первые ученики, на которых я такие надежды возлагал! Сейчас они больше походили на двух побитых щенков, все в саже, глаза красные. Федька только и делал, что всхлипывал, утирая грязным кулачищем очередную слезу, а Гришка мрачно ковырял носком сапога головешки. Тошно на них было смотреть. И жалко до одури. Сами-то чуть на тот свет не улетели — Орлов со своими ребятами их считай из самого пекла вытащил, полуживых, наглотавшихся дыма, оглушённых.

— Ну что, орлы, — буркнул я, — выкладывайте еще раз. Всё как есть. Как на духу.

Они переглянулись. Федька не выдержал первый, опять завыл в голос, да так, что вороньё на ближайшей обгорелой берёзе и то шарахнулось.

— Пётр Алексеич, родимый наш… прости ты нас, окаянных… — мычал он сквозь рёв. — Бес попутал… Мы ж как лучше хотели…

Гришка, откашлявшись, заговорил уже попонятней:

— Мы, Пётр Алексеич, покуда вы в отъезде были… ну, это… решили малёхо… того… процесс ускорить, значится. С «кислонтами-то»… Вы ж говаривали, де, ежели состав покруче заделать, да выдержать подоле, то порох злее будет… Ну мы и…

Замялся, слова подбирает. «Ускорить процесс», твою мать! Эти два балбеса, ни ухом ни рылом в химии реакций, в критических температурах и концентрациях, полезли своими ручонками шаловливыми в самое пекло! Улучшить собрались.

— Мы взяли кислонты… ну, серную да азотную… смешали их покруче, чем вы казали, — бубнил Гришка, уставясь в сторону пепелища. — И этой… травы вашей… туда от души сыпанули, чтоб пороху, значит, поболе вышло. А опосля… оно ка-ак зашипит, ка-ак забурлит… дымина попёрла жёлтая, едучая… Мы забоялись, водой плеснуть хотели, да где там… Ка-ак жахнет!..

Я слушал их путаный, полный ужаса и раскаяния лепет, и злость потихоньку отпускала, а на её место накатывала какая-то свинцовая усталость. Ну что толку сейчас орать да руками махать? Цех не вернёшь, время вспять не вертаешь. Главное — эти два «кадра» живы, хотя и наглотались всякой гадости. А ведь я им сто раз талдычил, как «Отче наш»: ни шагу от инструкции, никакой самодеятельности, чуть что не так — немедленно всё гасить и звать меня или Орлова! Так нет же, полезли, «кулибины» хреновы, хотели меня «порадовать» порохом мощным!

— Идиоты, — только и смог выдохнуть я, когда они наконец заткнулись. — Ну просто клинические идиоты. Вы хоть соображаете, что могли не только себя, но и всю усадьбу, всех людей тут к предкам отправить? Вы вообще в курсе, с какой дрянью вы игрались? Это же адская хреновина, которая ошибок не прощает! Я же сколько раз говорил! А…

Я махнул рукой. Они снова зашмыгали носами, виновато зыркая на меня.

— Мы… мы боле не будем, Пётр Алексеич… Слово даём…

«Не будем».Сказать-то легко. А толку-то с их «не будем»? До меня вдруг с какой-то пугающей ясностью дошло, что их преданности, природной смекалки, моих инструкций, которые я им неделями вдалбливал, — всего этого катастрофически мало. Нужны мозги, системные знания, нужна железная дисциплина, вбитая с пелёнок, нужно понимание, чёрт побери, сути процессов, а не тупая зубрёжка «делай раз, делай два». А откуда этому взяться? В этом времени, в этой стране, где наука только-только, как росток сквозь асфальт, лезла. Орлов-то со своими ребятами, конечно, молодец, периметр держал так, что мышь не проскочит. В этом-то я был спокоен. Вот только никакая охрана не спасёт от дурости и раздолбайства, от этого вечного нашего «авось».

Я глянул в сторону Орлова. Тот мрачно оглядывал остов здания. Еще недавно мы говорили, что поможем фронту, ускорим победу. Кстати, фронте-то тем временем дела вроде как налаживались. После Нарвы наши помаленьку шведа в Ингерманландии щемили, отгрызая пядь за пядью родную землю. Но Карлуша не из тех был, кто так просто поднимает лапки кверху. Огрызался, контратаковал, и каждый такой его «выпад» стоил нам кровищи. А значит, хорошее оружие и надёжные боеприпасы, которые я тут «колдовал», нужны были позарез.

И что делать? Кажется, начинать, похоже, придётся не с разгребания этих руин, а с куда более гиблой затеи — с перепрошивки мозгов. И своих собственных, и этим вот… «орлам».

Дня через два, когда вонь пепелища уже не так била в нос, в Игнатовское пожаловал сам Яков Вилимович. Прикатил без лишней шумихи, в обыкновенной дорожной кибитке, а с ним — всего-то пара-тройка драгун для охраны. Видок у него был не ахти, под глазами тени легли. Мы с ним облазили все, что от моего порохового цеха осталось — одни головешки. Он только головой качал да языком цокал, а так — ни словечка. Видать, и его вся эта катавасия крепко приложила, ведь он, как-никак, был главным моим человеком при дворе, кто за меня перед Государем ответ держал.

— Эх, капитан… Ну и накуролесили тут твои орлы! — выдохнул он, когда мы присели в моей конторке. Тут и Любава, тихонько шмыгнула — поставила перед нами жбан квасу и миску с сухарями. — Убытку-то, убытку сколько! А пуще всего — время упущено, оно ж нонче дороже злата всякого!

— Знаю, Яков Вилимович, знаю, — я тяжко вздохнул и хлебнул квас. Кислющий, зараза. — Федька с Гришкой, понятно, балбесы еще те, кто бы спорил. Но что-то как-то удачно все это.

Брюс внимательно посмотрел на меня, отставив кружку.

— Куда гнешь-то, Петр Алексеич? Неужто думаешь, сие…?

— А вы сами-то как считаете? — я бросил взгляд в окно. — Сами же говорили, что сведения о моих разработках к шведам текут, что вода сквозь пальцы. А тут — нате вам, такое! Вся Россия осталась