Дохлый таксидермист - Мария Самтенко

«Вы говорите так, как будто мы были в опере».

«Но ведь будем? Например, завтра».

«Мы будем в опере, если уговорим на это Ваньку Приблудного. А он не переносит ни оперу, ни театр».

«Значит, ему придется страдать».

***

10.07.1942

Ташкент, частный сектор

Анвар Хашимов

Анвар с Тохиром сидели на кухне в обнимку с ворохом газет за разные числа и третий час пытались донести до бестолкового Миши, что он умер, а его покойный брат жив. Толку не было никакого.

– Это невозможно, – бормотал Бродяжка в пятнадцатый раз за час. – Вы, наверное, шутите.

Анвар закатил глаза. Дядька Тохир протянул руку, чтобы дать Бродяжке по шее, и бессильно опустил – его зуботычины больше не помогали.

Анвар шикнул на дядю, чтобы не лез, порылся в газетах, нашел сентябрьский выпуск «Правды» и открыл на пятой странице.

– Давай, бестолочь, посмотри еще раз. Вот этот, со стеклами на носу, твой брат?

Миша уставился на газету так, как будто видел ее впервые. Анвар медленно выдохнул и сжал руки в замок. Фотография Ильи Ильфа была совсем маленькой и украшала колонку с его статьей про флагман Черноморского флота. Анвару было не совсем ясно, зачем печатать фотографию автора вместо флагмана, и Ильфу, похоже, тоже – он щурился с фото с явным неодобрением. Дядька Тохир сказал, что флагман, наверно, засекретили и заменили недовольным Ильфом в самый последний момент.

Анвар все утро провел на почте и смог добыть еще четыре фотографии Ильфа. Среди трех портретных затесалась одна групповая, по случаю юбилея редакции. В кадр там попало человек тридцать, но Анвар нашел на ней «Илю» по одной лишь рассеянной полуулыбке. Когда бестолковый Миша пытался так улыбаться, его глаза делались виноватыми, как у щенка. Анвару всегда хотелось ободряюще потрепать его по лысине – ну, или стукнуть по шее в профилактических целях. А брат Бродяжки с такой же улыбкой выглядел грустным и погруженным в себя.

Анвар подсунул эту фотографию первой, но Бродяжка не впечатлился. А вот статья про флагман Черноморского флота каждый раз заставляла его покрываться холодным потом.

– Ну что, балбес? – повторил Анвар. – Твой брат или нет? А это его друг? Вот тут, в некрологе… не в этом! Вот в этом.

Миша обреченно кивнул, взял фотографию с некрологом на Евгения Петрова и заключил:

– Нет, это совершенно невозможно!

Анвар всплеснул руками и беспомощно повернулся к Тохиру. Ей-богу, он был в шаге от того, чтобы отвесить Бродяжке хорошего леща!

Дядька опустил руку на костлявое плечо этой бестолочи и терпеливо сказал:

– Смотри, это все объясняет. Ты уехал в эвакуацию, заболел там и умер. Потом ожил. Только не там, а тут.

– Не знаю, – пробормотал Миша, – наверно, я бы заметил, если бы умер.

Анвар с Тохиром переглянулись и покатились со смеху.

– Знаешь, Бродяжка, ты точно нет, – сказал Анвар, вытирая слезы. – Ладно, Тохир, хватит ржать. А ты, балбес, подумай логически. С тобой все понятно, и с братом твоим тоже. Не понятно только, как он, бедный, тебя выносит, – добавил он вполголоса, и Миша тут же устремил на него укоризненный взгляд. – А что насчет этого? – он снова развернул некролог с Евгением Петровым. – Ты сам говорил, он военный корреспондент, и он с самого первого дня на фронте, а Ташкент это глубокий тыл. Ну, и что он, по-твоему, тут забыл?

– Он мог поехать в увольнительную, – робко предположил Миша. – Ну, солдатам же дают отдохнуть? Иногда. И военкорам тоже должны давать.

– Бродяжка, ты… – Анвар оборвал себя на полуслове и закрыл руками лицо.

Ему очень хотелось наорать на балбеса и дать ему по шеям, но он сомневался, что это приведет к нужному результату. Нужно было придумать что-то другое.

Бестолковый Миша тем временем снова уткнулся в журнал «Огонёк», где была самая большая статья про Петрова. В старом мире Петров был их главным редактором, так что они расстарались.

После двух минут напряженного чтения Бродяжка тронул Тохира за локоть и жалобно сказал:

– Смотри, они пишут про Илю. Что он в «Правде» четыре года работает. Якобы они хотели получить у него комментарий по случаю смерти Женьки, но он улетел. Я… скажи, я не в себе, да?..

Дядька Тохир вытаращил глаза и пихнул Анвара под столом. Тот пнул его в ответ и сказал:

– Ладно, горе. Пойдем, пройдемся. У меня от тебя голова разболелась.

Бродяжку, естественно, замучила совесть, и он принялся дико извиняться. Анвар схватил его за руку и выволок на улицу:

– Тохир, закрой дверь! А ты, балбес, рассказывай что-нибудь.

– Но у тебя же болит голова!..

Анвар поднял глаза к небу – безоблачному, как и всегда в июле. Бродяжка смущенно поковырял ботинком полузасохшую траву (дядька Тохир поливал только огород) и пошел на попятную:

– Что рассказать-то? Знаете, я после этих газет ни о чем думать не могу. У меня, наверно, галлюцинации, – он ненадолго задумался и выдал, – а если Иля и вправду живой? Представляю, как он обидится!..

Анвар тихо хмыкнул, схватил балбеса за локоть и повлек в сторону почты в темпе неторопливой прогулки. Дядя Тохир понимающе усмехнулся и похромал следом.

Какое-то время они шли молча. В смысле, Анвар с Тохиром молчали, а Миша философски рассуждал о том, как легко в современном мире сойти с ума. При этом он постоянно цитировал какие-то научные труды, чуть ли не на латыни, и производил обманчивое впечатление солидного человека – ученого или профессора.

Когда они вышли к