Александр Маркьянов - Период распада (Третья мировая война) Часть 1

— Тебе надо было в Легионе служить — негромко крикнул старший, не вылезая из-под капота

— Это почему?

— А у нас там так: как на боевые сходишь, так тебя — в центр психологической реабилитации. А там девочки… причем званием выше тебя. И ты их… по три раза в день, пока все глупости из головы не выкинешь.[40]

— Да ты что, шеф. Правда что ли?

— Не сойти с этого места.

— Во дела… Я б тогда каждый день на боевые ходил… — молодой реально заинтересовался сказанным.

— Ты уж точно… Доброволец, б…

Молодой сделал еще несколько снимков.

— А то… Вот чего мне никогда не нравилось — так это то что в этой стране никогда как следует не заботились о солдате!

Старший аж молчал несколько секунд не зная что сказать — потом громко, оглушительно расхохотался.

— Ну вы наглецы… В мои времена таких наглецов не было.

— На том стоим…

Стоящая с поднятым капотом машина не могла не заинтересовать силы стабилизации, тем более что дальше по улице — здание где сидит комиссия по реинтеграции, лакомый кусок для террористов. Старый, окрашенный в желтый пустынный цвет Хаммер вынырнул со стороны парка Шевченко, осторожно покатился вперед, приближаясь к Ниве пулемет был наведен точно на машину, ганнер в башне — тяжелый шлем, темное, тонированное забрало — держал палец на клавише спуска, хоть и видел надпись Пресса. Нажми — и от Нивы в секунду ничего не останется, а возможно и от самого Хаммера — прошлогоднее все еще помнили, тогда такой же вот патруль буквально в последний момент предотвратил прорыв груженого взрывчаткой угнанного грузовика контингента сил стабилизации к зданию временной (оккупационной, как называли ее местные) администрации на Соборной площади. Тогда патруль — пять человек — погиб, а вместе с ним погибли еще трое гражданских-контрактников, находившихся по несчастливой случайности рядом и больше сорока мирных жителей. Всех рядовых членов погибшего патруля отправили с почестями в Румынию (большую часть веса в закрытых гробах составляла земля), рядовым посмертно вручили медаль «за храбрость», а командиру патруля — Командорский крест.

Журналист, копавшийся в моторе, на появление патруля среагировал правильно — повернулся и медленно поднял руки. То же самое сделал и второй журналист, фотоаппарат остался у него висеть на шее.

Хаммер остановился в двадцати шагах от машины, из него вышли двое. Молоденький, с черными щегольскими усиками унтер-офицер медленно пошел вперед, второй солдат, с автоматом остался к бронированной двери — готовый в любую секунду прикрытья ею и прикрыть командира патруля. Солдаты сил стабилизации были молодыми и явно испуганными.

Боитесь… Земля под ногами горит…

— Sir, do you speak English? — спросил унтер-офицер, не доходя до журналиста несколько шагов

— Of course. - ответил старший с лязгающим, неприятным немецким акцентом. Вопрос был глупый, английский язык был международным, и им обязаны были владеть как журналисты-международники, так и офицеры миротворческих сил в любой горячей точке, это было обязательное требование.

— Can I scan your ID, sir?

— Yes of course.

АйДи, основной документ идентифицирующий личность мог быть постоянным и временным, любое лицо находящееся в зоне ответственности ил стабилизации обязано было постоянно носить его с собой, те у кого его не было препровождались в места заключения для выяснения личности. Это была небольшая, размером с банковскую пластиковая карта с магнитной полосой, в одном из ее углов было пробито отверстие для того, чтобы носить ее на цепочке на шее. Цепочка выдавалась вместе с карточкой. Партизаны обходились просто — на Привозе продавали эти карточки на любую валюту, и там же программировали базы данных у программистов обновлялись едва ли не ежедневно. Все попытки навести хоть какой-то подобие порядка были обречены на провал — а что вы хотите, Одесса есть Одесса.

Офицер просканировал портативным сканером, напоминающим небольшой кассовый аппарат, которые во времена оные были обязательны к применению каждым торговцем под страхом штрафа, вернул карточку обратно владельцу. Потом дернулся было просканировать и вторую карточку — но ее владелец к нему не подошел, а сам он идти туда, ставя между собой и подмогой непонятную машину — он не хотел.

Сойдет и так. У одного карта в порядке, пресса — наверное и у другого то же самое.

— What happened to your car?

— Its broken. A little.

— Need help?

— No. Will renovate themselves.

— Sir, you can not stand a long time here. And the picture-taking here do not recommend too

— OK Well we will soon go away.

— Sir, if you need help — contact to any military in reconstruction corp. building. Here, in this big building. They will help you.

— OK

— Thank you for cooperation, sir

— Thank you, officer.

Офицер забрался в Хаммер — и тот стал сдавать назад, не разворачиваясь. Старший чувствовал страх, он всегда очень остро чувствовал страх — а здесь все боялись.

Смерть могла настигнуть любого.

Интересно, а что вы ждали, мамалыжники?! А на что вы рассчитывали, с. и драные?! Что вы Черноморский флот потопите — а здесь вас как освободителей встретят? Что все те, кто служил — вас в ж… за это поцелуют? Что разрушенный, изгаженный Севастополь, сожженная Одесса — это все вам просто так проканает?!

Да нет, милые мои мамалыжники, потомки фашистов, которые тут еще в сороковых были. Не проканает. В этом городе — все и ляжете, никакие миротворческие жетоны и корпуса реконструкции не спасут.

Добро пожаловать в ад!

— Хорош фотографировать — раздраженно сказал старший

— Что он хотел?

— Ничего, просто проверка. Но встреча сорвана, здесь он уже не покажется. Может — и не собирался, прислал шестерок посмотреть на нас, на красивых. Где у нас запасная точка?

— За Александровским проспектом.

— Проверь. И дуем туда. Я сейчас закончу.

Младший залез в машину, снова раскрыл ноутбук, подключил. Раздраженно забарабанил пальцами по клавиатуре в ожидании, пока загрузится картинка. С этим в последнее время были проблемы, американцы не запускали новых спутников потому что не хватало денег. Поэтому — и с картинкой в некоторых местах бывали проблемы, а где-то говорят и вовсе серые зоны уже появились, зоны находящиеся вне спутникового контроля.

Говорили еще про Галилей, европейскую спутниковую систему наблюдения, позиционирования и связи. Умные люди уже ее хакать[41] приготовились… а теперь какая к чертям Европа. Только бы Германия с Францией держались… остальное уже неважно. Не удержатся — не будет Европы.

Картинка подгрузилась, младший пощелкал клавишами, выводя на монитор нужный район и увеличивая масштаб. Какое-то время тупо смотрел на танк-пит,[42] на ползущую по улице колонну, лидируемую старым, угловатым Леопардом, на который спереди навесили большой противоминный трофейный трал. Затем снова уменьшил разрешение, стал искать обходной маршрут…

Старший тем временем закончил «ремонт», сел в машину, громко хлопнув дверцей, по привычке достал из под сидения ветошь и вытер руки.

— Ну, что?

— По Александровскому прохода нет. Там стоянка бронетехники.

— Да ты что… Дай глянуть.

Старший принял переданный ноутбук, какое-то время смотрел на картинку из космоса — и на лице его не отражалось никаких эмоций, только губы, и так тонкие, превратились в почти невидимую ниточку.

— Обход нашел? — наконец спросил он

— Через Большую арнаутскую пройдем. Там два блок-поста, но мы их пройдем, мы пресса, аусвайсы чистые. Потом свернем.

Старший вздохнул, захлопнул ноутбук и передал его назад. Потом завел мотор.

Одесса изменилась. Младший здесь был только раз до того, как началось да и то проездом — а вот старший здесь служил, здесь ведь штаб КОДВО был. Краснознаменного Одесского военного округа. Одесского, не севастопольского и никакого другого — а одесского.

А теперь здесь, в порту, совсем рядом — штаб южного командования миротворческих сил, впереди слева — штаб какого-то корпуса реконструкции, а если поехать направо — там будет гражданская (оккупационная) администрация.

Нива в два приема развернулась, неспешно поползла назад — основные завалы уже разобрали, но изрытая воронками дорога все же осталась, воронки подсыпали щебнем, но щебень растаскивался колесами и машина ощутимо проваливалась когда под колесо попадала такая воронка. По обе стороны дороги тянулись дома — какие-то уже восстановленные, какие-то закрыты зеленой строительной сеткой, на месте каких-то — руины, многие уже разобраны, но какие-то нет. Толпа прохожих на тротуарах — но это не одесситы, таких одесситов не бывает. Одесситы — веселые, шумливые, балагуристые, всегда готовые помочь даже незнакомому человеку, любящие жизнь и умеющие наслаждаться ею. Эти люди — те, которые сейчас спешат по тротуарам — мрачные, серые, пережившие суровую зиму в убитом городе, они идут быстро, не разговаривают постоянно смотрят по сторонам, ища малейшие признаки опасности. Даже в их походке, в позе чувствуется напряженность — при малейшей опасности каждый готов мгновенно упасть на землю, отползти, забиться в щель, замереть и ждать пока вокруг — не закончится. Много машин на дороге — но машины не такие как раньше, много помятых, разбитых, простеленных. На углах улиц — патрули сил стабилизации, кто-то просто стоит, кто-то наблюдает за порядком, проверяет документы Напряженные позы, палец на спусковом крючке автомата, дуло пулемета, направленное на черный пролом в стене здания через дорогу, откуда в любой момент может дохнуть смертью. Этим — тоже не сладко, они здесь чужие и знают об этом, их никто здесь не ждал и сюда не звал. Они просто здесь убивают и стараются выжить. И умирают, конечно — потому что на пулю здесь отвечают пулей.