Последний герой СССР - Петр Алмазный

подозревал, что я ее отец. У нас и фамилия разные. У нее фамилия жены — Воложина. Ладно, пойду увольнять, — он вздохнул.

Я почему-то подумал, что уволить нашу секретаршу у Сорокина не получится. Дочка не из породы, а в породу — вся в папу.

— Ключи потом мне занесешь, и на сигнализацию поставь, — Сорокин положил связку ключей на стеллаж и вышел.

Я взял три прибора ночного видения, отложил в сторону. Прошелся меж рядов. Гранаты? Вряд ли понадобятся. Достаточно будет карабина «Сайга», для нашей поездки оптимален. Пистолет Макарова, который отобрал у ботаника, тоже остался у меня. Не на войну едем. Пожалуй, патроны взять и все. Сложив оружие, патроны и приборы ночного видения в пустой ящик, оставил тут же, на пустой стойке.

Покинув оружейную, поставил на сигнализацию и захлопнул за собой дверь. Вышел на улицу и задохнулся от налетевшего прохладного ветра. Пока я кувыркался на бетонном полу в тире и потом был в оружейной, прошел дождь. Даже, пожалуй, гроза. Вокруг лужи, с крыши потоки из водосточных труб. Ну наконец-то! Признаться, жара уже изрядно поднадоела.

Вернулся на склад к Кузьмичу. Там собственноручно собрал свой рюкзак, переложив все по своему. Кузьмич пил чай и сильно ко мне не лез.

Попрощавшись с Кузьмичом, отнес ключи Сорокину. Тот, видимо после разговора с дочерью, был в бешенстве. Взглядом, кажется, мог бы убить, лицо пошло красными пятнами, говорит скупо, сквозь зубы. Я положил ключи на стол и едва удержался от насмешки, увидев обрывки бумаги на столе, на полу и на воротнике Сан Саныча. Настенькино заявление об увольнении? Скорее всего.

— Оружейку на сигнализацию поставил? — рявкнул он на меня.

— Так точно, сигнализацию включил, лампа загорелась. Цвет лампы — красный, форма — овальная, — ответил я, с усмешкой глядя на Сан Саныча.

— Ты мне еще пошути тут, шутник нашелся, — заорал он и тут же вдруг остыл. — Так, время час. На сегодня все. Свободен. Сегодня и завтра отдыхай. А в понедельник с утра как штык. Встретите с Петром Клочкова. В понедельник же должен американец приехать. Я тебя еще отдельно проинструктирую. Но потом. Непосредственно перед выездом. Как раз бумаги будут готовы. Все-таки приграничный район. Иди.

Я вышел. Нет, я конечно, сочувствовал Сан Санычу, но ситуация, после того, как прошла злость, казалась мне комичной. Спустился в фойе. Настя, как ни в чем не бывало, дежурно улыбнулась мне и проворковала:

— Всего доброго, Владислав Борисович.

— И вам всего доброго, Анастасия… Викторовна?

— Да, Викторовна, — буркнула она сердито.

Я только покачал головой. Женщины — они такие непредсказуемые и разные… Слава Богу, в моей жизни этот вопрос закрыт раз и навсегда.

В гараже Василий Иванович обрадовал:

— Все, убрал к чертям Петькину гуделку, — я не успел поблагодарить его, как завгар плеснул ложку дегтя:

— Можешь спокойно оставлять ключ в замке. Да, и напиши на лобовом стекле, чтобы воры не стеснялись, снимали колеса и шарились в салоне.

Я покинул территорию организации и пока ехал, из головы не выходили снятые колеса. В девяностые с колесами была настоящая беда. Не сейчас — через год-другой оставить машину на ночь — считай, подарить ее. Целиком или по деталям — дело десятое. Вспомнилась комичная история с австрийцами.

В девяносто первом году, когда экономике пришла окончательная жопа, и с продуктами стало совсем плохо — в Нечерноземье во многих районах не могли даже отоварить талоны — Майкл Горби обратился к правительствам и людям доброй воли с просьбой оказать продовольственную помощь голодающему населению Советского Союза. Лично я, вспоминая об этом, испытываю жгучий стыд. За какие-то несколько лет угробить великую страну, довести до нищенства народ… Но — про колеса.

Почему-то первыми откликнулись на призыв о помощи австрийцы. Австрия отправила колонну с продовольственной помощью — несколько фур в сопровождении австрийских полицейских. Фуры «разули» на первой же остановке на территории Советского Союза. Тогда австрийцы попросили правительство СССР о том, чтобы колонну сопровождали австрийские полицейские с табельным оружием. Разрешение они получили, но колонна с продовольствием все равно не сразу доехала до Москвы. На второй остановке колеса сняли не только с фур, но и с австрийских бронетранспортеров.

Сейчас, в относительно спокойном по сравнению с предстоящими годами, девяностом году люди еще не подозревают, что их ждет. А ждет их голод — настоящий. Причем процентов восемьдесят населения Советского Союза. Девяностые — они у всех были разными. Для кого-то это время возможностей и перемен, но для многих — время выживания, любой ценой. И цена эта часто оказывалась непомерной. Я, когда жил первый раз, тоже заплатил свою «цену». Ею оказалась жизнь моих родителей и друга.

Приехав к дому, спокойно оставил машину у подъезда. После ночного концерта я за нее не волновался. Поднялся на свой этаж, но задерживаться в квартире не стал. Взял барсетку с деньгами и уже выходил, когда услышал голоса за дверью соседней квартиры. Толкнул ее — Петр опять пренебрег замками — вошел.

— О, Влад! На ловца и зверь бежит! — в заваленной техническим хламом и книгами комнате, расчистив себе место на стуле, сидел Вовчик. — Тут Петя у нас собирается покорять вершины Алтая, я вот шузы подогнал клевые.

Вовчик просто сиял, но, когда он думал, что на него не смотрят, улыбка сползала с лица и в глазах мелькало затравленное выражение. — А когда вы выезжаете? Я бы пришел проводить. Петр, как? Подошли?

— Ага! — ученый вышел из спальни в новых кроссовках. Я поднял брови: настоящий «Адидас», надо же!

— Сколько тебе за них? — Петр полез в карман за деньгами.

— Не-не-не, презент! — Вовчик улыбался.

— Да зачем такие жертвы? — я усмехнулся. Альтруизм не являлся сильной стороной его характера, если не берет денег, значит, ему что-то надо.

— Да ты что, Влад, что я нищий что-ли? Что я не могу другу подарок сделать? — Вовчик спрыгнул со стула, потряс руку сначала Петру, потом мне. — Ну я побежал, бывайте! И дороги вам хорошей!

Странный он какой-то сегодня.

— Отличная обувь, — между тем радовался подарку Петр. Ну блин, как ребенок, действительно! — Влад, посмотри какие хорошие кроссы! Не жмет нигде, не давит! Как специально для меня сделали! — Он попрыгал, пробежался по комнате, свалив кипу бумаг со стола.

— Ты сегодня вечером что планируешь? — поинтересовался у него на