Олег Гончаров - Княжич

— Зачем я нужен тебе, батюшка? — нашел я отца в горнице.

— Как зачем? — удивился он. — От отравы ты отошел?

— Вроде да, — пожал я плечами.

— А значит, пора учение начинать. На этот раз удивился я.

— Как так? — говорю. — Послушничество мое закончилось. Чему же еще учиться?

— Понятно, — снова улыбнулся отец. — Выходит, ты теперь знаешь все?

— Вроде того.

— Ну, тогда расскажи, как поставить полки так, чтоб супротивник тебя с боков не обошел? Кто из ближних соседей нам друзья, а кто враги? И что ты делать будешь, ежели на тебя трое с копьями прут, а у тебя в руках только кушак ременный?

Я сразу сник. Такому послухов ни Гостомысл, ни Белорев не обучали.

— А ты думал, что кликнули люди тебя грядущим князем — и можно спать да сны видеть? Теперь только твое обучение по-настоящему начинается. Понял?

— Понял, батюшка, — кивнул я.

— Ну, а коли понял, вот тебе прутик, — кинул он мне короткий березовый дрын.

— Зачем это, батюшка?

— Как зачем? Защищайся, — схватил он дедов меч, что на стене висел, и на меня бросился.

Я на него смотрю — не шутит он. Ладно, думаю, и, пока он замахивался, я его дрыном. По ребрам хотел, только не вышло. Он мой удар на клинок принять успел. А потом вокруг меня бочонком обкатился, за спиной очутился и плашмя мне мечом, да по мягкому месту.

— То, что первым ударить хотел, — говорит, — молодец. Только надумай, что супротивник тебя глупее. Нападай, да о защите думай, — и опять на меня.

И завертелось…

По первости к нам Домовит сунулся, дескать, кто здесь шум без его ведома поднимает? Но отец на него так рявкнул, что ключник из горницы точно птах испуганный вылетел. И дверь тихонько за собой притворил…

Почитай, полдня он меня по горнице гонял. Я только успевал уворачиваться да клинок его дрыном отмахивать. Устал, как мерин после пахоты. Пот с меня в сто ручьев бежит. Исподнее хоть выжимай. А отец даже с дыхания не сбился. Нападает, а сам приговаривает:

— Это тебе не из лука стрелы слать. Рубка — работа тяжелая. Думай, где силу применить, а где и отдохнуть чуток… Чуешь, что рука устает? Плечом принимай, — и опять хлясть меня по заднице.

— Все, — взмолился я. — Не могу боле…

— И ворогу ты так скажешь? — не унимался отец. — Мол, погоди, отдохнем давай да на солнышко полюбуемся? Не знает князь таких слов. Могу! И только. Иначе не князь он, а девка. — А меч дедов над головой свистит, не угнешься, так голова с плеч.

Угнулся. Успел. Продых улучил. И снова… Отскок… Кувырок… Прыжок… Уворот… Отскок… И упал без сил…

Отец надо мной склонился. Улыбнулся. Руку протянул, чтоб помочь с пола подняться.

— Молодец, — говорит. — Выдюжил. Завтра продолжим. А пока беги к Домовиту. Пускай он мыльню[85] для тебя готовит. Да вели, чтоб на стол накрывал. Проголодался небось?

— Угу, — ответил я.

Усталый был, но довольный отцовой похвалой.

— А ты говоришь, что не можешь, — продолжал отец. — Чтоб я от тебя этого слова не слыхал никогда. Беги мойся. Помоешься — возвращайся. Поедим да учение продолжим, — и ладошкой меня под зад шутейно, а у меня там сплошной синяк от меча деда Нискини.

Только я зубы сжал да мыться пошел…

После мытья стало гораздо легче. Вместе с пеной от мыльного корня ушла усталость. Оделся я в чистое и опять к отцу поторопился.

Л в горнице уж стол накрыли.

— Садись, поснедаем, — говорит отец и на меня хитро смотрит.

Я на лавку присел да вскочил тут же. Гузно отбитое о себе знать дало.

— Не, — отвечаю. — Постою я, так влезет больше.

— Ну-ну, — усмехнулся он. — Как знаешь. Так и ел стоя, словно корова. А он мне:

— Снедь для тела, а учение для головы. Ешь да на ус мотай, — и стал рассказывать, что в ближних и дальних землях творится.

И я ел. И на ус мотал тоже…

— Там, — показал он утиной ногой жареной, в руке зажатой, в сторону восхода, — Славута-река, поляне ее Днепром зовут. Велика она — с полуночи на полдень[86] катится. За Славутой северяне живут. Стольным градом у них Чернигов был, пока Хольг, дядька Ингваря, с варягами его под себя не забрал да князя Черниговского на кол не посадил. Дале — вятичи. Жарох, что тебя жизни решить хотел, из них был. Охотники знатные. И люди в большинстве приветливые. За ними голядь и мещера — народ дикий. Золотой бабе поклоняются. Да живых людей ей в требы приносят. За ними мурома. За муромой булгары. Эти на Pa-реке[87] живут да хазарам ругу платят. Хазария — страна большая. Вдоль Pa-реки тянется до самого полудня, — откусил он от утиной ноги, прожевал и продолжил: — Ас полудня нас Полянская земля подпирает. На горах киевских каган Ингварь сидит. Поляне-то по первости тоже хазарам ругу давали, но потом Хольг их отвадил. И полян вместе с Киевом к своим рукам прибрал. Теперь вот и нас варяги ругой обложили, — вздохнул отец горько и добавил зло: — Только ненадолго это. Вот с силой соберемся, тогда и посмотрим, кто сверху, а кто снизу окажется.

Он выпил из корчаги меду пьяного, крякнул, отер бороду, а потом макнул палец в корчагу и принялся малевать по столешне.

— Вот смотри, — водил он пальцем, и на отскобленном до белизны дереве стали появляться мокрые полоски. — Это Славута. Это Pa-река. Это Уж наш. Здесь Коростень, а здесь Киев. Вот посередке Малин. В нем теперь тоже варяги сидят. За Киевом Дикое поле начинается. Там люди-кони живут…

— Как Китоврас? — изумился я, склонившись над узором.

— Нет, — рассмеялся он. — Обычные, только от коней они кормятся, И конь у них ценится дороже всего на свете. А за ними греки. Тут у них Океян-Море, а тут сам Царь-город. В нем василис их сидит и вотчиной своей правит.

— Нам про него Гостомысл рассказывал, а знахарь мне листы дерева лярв показывал.

— Вот-вот, — кивнул отец. — Домовит! — позвал он, и тотчас появился ключник. — Со стола убирайте.

— Девки! — крикнул тот. — Ну-ка живо!

И тут же появились сенные да вмиг все унесли.

— Чего еще, княже? — спросил ключник.

— Ты не помнишь, где у нас игрушки, на которых меня отец полки водить учил?

— Как не помнить, — ответил Домовит, довольный тем, что сохранил нужные вещи, а понадобились — нате вам.

— За сохранность благодар от меня, — сказал отец. — Выбери любую шубу да Загляде своей отдай, а то я видел, как она в дерюжке какой-то по двору бегала.

— Здраве буде, княже, — поклонился ключник в пояс.

— Ступай игрушки принеси.

Ключник ушел, а отец продолжал показывать мне Мира устройство:

— Здесь на закате ятвиги и мазовщане, этих ты знаешь.

— Да, батюшка.

— А за ними германцы и латиняне. А что за латинянами, то мне неведомо. Может, ты узнаешь?

— Узнаю, — сказал я.

А отец снова в бороду ухмыльнулся.

— А на полночь — радимичи и кривичи. У них город главный Смоленск.

— И правит ими не князь, а ведун Макоши-Богини, — вставил я. — Я помню, как ты от них обоз с железом привел.

— Смекнул, — сказал отец, — только обоз я привел не от них, а из Нова-города. И железо то из-за моря теми же варягами привезено.

— Как же варяги тебе железо продали, чтоб Жирот из него мечей наковал да против тех же варягов их направил? — Я от удивления в затылке почесал.

— Ну, во-первых, варяг варягу рознь. А во-вторых, в этом и заключается главная княжеская наука. Ежели нужно — соври, ежели нужно — подольсти, ежели нужно — твердо на своем стой, хоть костьми ложись, только все это земле и народу твоему на пользу пойти должно…

— Вот, княже, игрушки батюшки твоего, Нискини, сына Любодара. — В горницу вернулся ключник.

Перед собой он нес большой берестяной короб. Тяжелыми, видать, были дедовы игрушки. У ключника от натуги испарина на лбу проступила.

— Хорошо, — сказал отец, стер со столешни ладонью подсохшие рисунки, и исчезли и Уж, и Славута, и Ра-река. — Высыпай их сюда.

Домовит опрокинул короб, и на стол посыпались раскрашенные в разные цвета деревянные фигурки. Вот всадник. Вот лучник. Вон копейщик. Копье, правда, обломилось, но шишак и щит на месте остались…

— Сейчас, сынко, будем учиться полки водить…

Так я начал постигать трудную науку. Каждое утро еще и петухи спят, а меня отец будит. Дрын в руки и ну меня мечом обтесывать. Потом, когда дрын на щепу развалился, он и мне меч доверил. Звонко в ту зиму было в детинце коростеньском. Со щитом. Без щита. В плаще и без плаща. С ножом. С голыми руками. С копьем в руках…

Учил меня отец землю свою защищать.

Помылся.

Отобедал.

Игрушки дедовы на стол, и…

— Сынко, да у тебя же конники в болоте повязнут. Кони-то тяжелые. В трясине стрянутъ будут… а вот тут должно лучников поставить. Чтоб они ратников с левого боку прикрыли…

Ввечеру снова за оружие…

И так, пока не упаду замертво…