Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

Алексея Прохорова. Вероятнее всего, они принадлежали этому мальчишке Григорию, в теле которого я оказался. Воспоминаний было много, но пока все они были какие-то мутные, расплывчатые.

Гришка поехал с батей Матвеем на ярмарку в Георгиевск. Двигались они большим обозом из Пятигорска. Не ближний свет, подумал я, но что-то про ярмарку в Георгиевске в своей прошлой жизни слышал. Видимо, была нужда так далеко ехать. Я поймал себя на мысли, что даже некоторые слова, которыми я теперь думаю, принадлежат тому Гришке — слишком уж старинные, архаичные. Ох-ох, час от часу не легче. Получается, раз две личности в одном теле, то я теперь что ли шизофреник? Впрочем, нет. От малого остались лишь обрывки воспоминаний, а главная мыслительная деятельность все-таки моя собственная.

Вдруг захотелось расплакаться. Я удивился этому чувству, потому и сдержался. А ведь тело, в которое я попал, принадлежало ребенку, подростку тринадцати лет от роду, и эмоции, отношение к окружающему миру перешли теперь по наследству ко мне. Вот и понятно, почему едва не пустил слезу от безысходности и непонимания происходящего.

Итак, Гришка с отцом ехали на ярмарку в обозе — на знаменитую Георгиевскую. Они там хорошо расторговались, продав ремесленные товары станичных мастеров да частично трофеи, добытые в стычках с горцами. Их с отцом направили от станицы одних, приготовив большие списки: чего, кому привезти. Заказ должен был занять две подводы на обратном пути.

И случилось так, что, когда они возвращались, у одной из телег треснула ось. Надо было бате просить обозников, чтобы дождались да помогли, но упрямый казачина сказал:

— Бывайте, братцы, отправляйтесь, а нас не ждите. Управимся сами и догоним вас.

И стали Гриша с отцом чинить подводу, снимая колеса, надеясь без хлопот нагнать медленно ползущий обоз. Но быстро решить проблему с транспортом не получилось. И, замешкавшись, не заметили, как к ним подъехала пролетка с какими-то деловыми. Те, без лишних разговоров, определив в отце главную угрозу и старшего, а также срисовав богатую поклажу, выстрелили в него из какого-то большущего пистолета. Батя погиб на месте, даже ничего не успев понять.

А Гришка, пока деловой перезаряжался, перекатом ушел в овраг, находившийся неподалеку. Видя, что подросток тикает, второй бандит стрельнул из ружья, да промахнулся. А потом плюнули — не захотели, наверное, по кустам шариться и тратить на малого заряды и время. Мало ли кто еще проезжал бы мимо да заметил разбой. В итоге забрали себе батину лошадку, все самое ценное из телеги — и укатили прочь.

Похоронил Григорий отца своего, Матвея, прямо там, близ торгового тракта. Нашел местечко, где земля помягче, да руками до самой ночи рыл могилку, проклиная все на свете — и ярмарку, и обозников. Потом собирал камни, укладывал на землю, вязал из подобранных веток крест.

Делать было нечего — остался он, считай, один в чистом поле, за многие версты до родной станицы Волынской. И пошел он в надежде нагнать обоз. Да не свезло мальчишке по дороге. Мимо скакал важный господин с тремя подручными. А Гришка от усталости да голоду сразу их и не приметил. Тот хотел огреть мальца хлыстом по хребтине. А казачок, хоть и чахлый на вид, но жилистый, перехватил хлыст да со всей дури дернул за него. Не удержался дворянчик в седле — и хорошо так шандарахнулся на землю.

Подручные его заломили руки парню, связали и, перекинув через седло, довезли мальца до усадьбы Жирновского. Этот барин к казачеству не имел никакого отношения, но была у него в тех живописных краях летняя усадьба. С высоким забором и вооруженными холопами — считай, собственная маленькая крепость. Там вот барин и велел затащить Гришку в хлев и всыпать ему двадцать плетей, чтоб впредь не борзел казачонок.

Прохор, здоровенный лоб, который обычно порол крестьян за провинности, прекрасно понимал, что выжить после стольких ударов у мальца шансов мало — от такого и взрослые мужики млеют. Но, несмотря на это, к делу подошел с какой-то животной яростью. Не пойму, почему так поступил. Запорол мальчонку чуть ли не до смерти. И, видимо, при перемещении моего сознания жизненных сил у этого истерзанного тела прибавилось настолько, что уже испускающий дух пацан все-таки очухался.

И вот теперь висел я здесь, распятый. Ноги кое-как доставали до земли. Пытался на них опереться, но делать это было чертовски трудно.

В какой-то момент, озираясь по сторонам, уткнулся глазами в свою правую руку — и узнал на запястье нечто знакомое. То, что яркой картинкой отложилось в памяти Алексея Прохорова — в последние минуты той, прежней жизни. Это были те самые три точки, словно татуировка, нанесенные на запястье деда. Теперь я наблюдал их на своей руке — и всем нутром чувствовал, что с ними что-то не так…

Глава 2

Ключ к выживанию

Еще раз сконцентрировав взгляд на трех точках, появившихся на запястье, я почувствовал какую-то неведомую энергию. Она потекла ручейком вдоль руки и затем наполнила каждую клетку организма. Тело мое, висящее на веревках, содрогнулось и выгнулось дугой. Сначала я испытал боль, а потом ощутил нечто, о чем раньше даже и помыслить не мог. Словно творческое вдохновение художника или, скорее, какого-то волшебника.

Передо мной, как будто прямо из воздуха, материализовался уже знакомый дедов сундук. Его крышка была открыта, а сверху лежал тот самый сверток, в котором в прошлый раз оказалась замотана шашка.

— Ни хрена ж себе… — не веря своим глазам, вслух пробормотал я.

Мне захотелось протянуть руку, но веревки, стягивающие запястья, не позволяли этого сделать. Я так и продолжал, стоя на цыпочках, рассматривать реалистичную проекцию. Словно глядел на картинку в зомбоящике. Ощущение, что протяни руку — и сможешь взять тот самый сверток. Я прекрасно знал, что в него завернуто.

Продолжая разглядывать сундук, я в какой-то момент снова перевел взгляд на веревку, что стягивала мое запястье.

Сконцентрировался, мечтая о том, как бы от нее избавиться. И в этот самый миг… Веревка просто-напросто исчезла! Растворилась в воздухе, словно ее и не было! Не ожидая такого выверта, повис на одной левой руке, похоже, изрядно ту потянув при этом. Да что там говорить — у меня и так сейчас не тело, а какой-то набор для опытов: тощее, пораненное везде, где только можно.

Эту боль я просто проглотил, но тут же из носа хлынула кровь. В глазах потемнело, будто я только что пробежал десять километров в полной выкладке. Хорош