Переезд - Тим Волков

нежно-зеленой весенней листвой. Кругом было полно людей, проносились извозчики и автомашины, а над крышами домов сияло голубизной небо, чуть тронутое палевыми перистыми облаками.

Еще в кабинете Семашко доктору пришла в голову неплохая мысль — показать анонимку Дзержинскому, так сказать — посоветоваться, а заодно — подстелить соломки на будущее — мало ли, подобная анонимка придет и ВЧК? Так пусть уж Феликс Эдмундович заранее будет в курсе. На Большую Лубянку контора по борьбе с контрреволюцией и саботажем переехала совершенно недавно, Иван Палыч там еще не был и даже адреса точного не знал. Ну, да люди подскажут, как говорится — «язык до Киева доведет»! Вот, хот эти симпатичные девушки в красных косынках:

— Че-Ка? — девчонки — интеллигентного вида шатеночка и блондинка с косичками озадаченно переглянулись.

— Ну, Чрезвычайная Комиссия, — расстегнув пальто, пояснил Иван Палыч.

— А-а! — шатеночка улыбнулась — вспомнила. — Там вам Чеквалап нужен? Чрезвычайная Комиссия?

— Да-да — ЧеКа!

— Так вон, в тот проулок… — указала рукою блондинка. — Прямо на углу.

— Спасибо, девчонки!

Поблагодарив, доктор прибавил шагу и свернул за угол… Вполне шикарный особнячок в шесть этажей, множество вывесок… Ага! Вот и нужная:

«Чрезвычайная комиссия… по заготовке валенок и лаптей»!

Что за черт? — изумился доктор. — Оказывается, даже и такая есть? Ну, точно — «Чеквалап»! Немножко обознались девчонки… бывает.

Из дверей как раз выходил какой-то ответработник в тужурке и желтых крагах.

— Молодой человек! — подбежал Иван Палыч. — А где мне ЧеКа найти?

— А, вам дороги? — парень поправил кепку. — Ну, Чрезвычайную Комиссию по охране дорог?

— Не, не дороги. Мне бы контрреволюцию!

— А, так это вам в «Якорь»! — тут же сообразил молодой человек. — Большая Лубянка, одиннадцатый дом. Красивый такой — увидите. Там раньше страховое общество «Якорь» располагалось.

На этот раз доктор не обманулся, пришел туда, куда надо. Вытащив мандат, показал стоявшему у дверей часовому.

— Товарищ, вы конкретно к кому? — поинтересовался чекист.

— К Феликсу Эдмундовичу. По важному делу.

— Проходите. Третий этаж…

Вообще-то, хорошо было бы забрать из Зарного «Дукс», — поднимаясь по широкой лестнице, подумал вдруг Иван Палыч.

Хорошо бы… Но, когда там теперь доведется побывать? Пообщаться с Гробовским, Гладилиным, Аглаей…

Дзержинский оказался на месте. Усталый, с исхудавшим лицом, он сидел за столом, уставившись в одну точку, и даже не сразу заметил посетителя. В пепельнице дымилась не затушенная папироска.

— Здравствуйте, Феликс Эдмундович, — покашляв, улыбнулся доктор. — Все курите?

Начальник ВЧК дернул шеей и помотал головой:

— А-а! Иван Павлович! Вот уж кого не ждал. Хотите запретить мне курить? O Matko Boża, tylko nie to! (О, Матерь Божья, только не это!)

Дзержинский говорил по-русски быстро, но с сильным польским акцентом, и кажется, это ему импонировало. А еще иногда вставлял польские фразы, иногда даже весьма религиозные — все же когда-то собирался стать ксендзом. Правда, потом обратился к Марксу.

— А я бы и запретил, — усаживаясь, хмыкнул доктор. — Так ведь вы не послушаетесь!

— Вот и неправда, — чекист неожиданно обиделся. — Я за своим здоровьем слежу. Только вот работы полно… Да вы и сами знаете. Так что у вас?

— Отниму минут пять? — Иван Палыч вытащил анонимку.

— Ну, дорогой мой, — глянув, негромко рассмеялся Дзержинский. — Нам не хватало еще доносы читать. А, впрочем, хорошо, что зашли. Кофе будете? Желудевый.

— Спасибо, только что у товарища Семашко чай пил. Так что насчет записки скажете?

— Я отдам замам. Пусть проработают, — со всей серьезностью пообещал глава ВЧК. — У меня, сами понимаете, времени нет совсем. Вот, кроме всего прочего, должен контролировать восстановление народного хозяйства… и борьбу с детской беспризорностью! И даже — вот…

Дзержинский протянул конверт:

— Общество изучения проблем межпланетных сообщений! — изумленно прочел Иван Палыч. — А что, есть и такое?

— Есть, — Феликс Эдмундович вытащил из портсигара папироску. — Приглашают председателем. Как думаете, стоит пойти?

— Вообще, проблема серьезная, — со всей серьезностью покивал доктор. — Но, при такой нагрузке надо совершенно точно бросить курить! Ну, или хотя бы ограничится полудюжиной папиросок в день.

— О, Иван Павлович! Chcesz mojej śmierci? (Смерти моей хотите?)… Да! А что за курящая женщина к вам приходила? — откашлявшись, вдруг спросил председатель ВЧК. — Просто интересно, знаете ли. Если, конечно, не секрет.

Глава 2

Неделю назад в Москву приезжала Ольга Яковлевна, секретарь Зареченского уисполкома. Навещала могилы родственников, и как-то заночевала у Петровых. Знали о ней лишь соседи по коммунальной квартире. Значит, они и написали донос! Но… а как же тогда лаборатория в Госпитальной хирургической клинике? О ней Иван Палыч никому не рассказывал, и даже Анна Львовна не смогла бы случайно проболтаться соседям, потому как была не в курсе.

— Ольга Яковлевна? — удивленно переспросил Дзержинский. — Пани Валецкая! В Москве? Что ж не зашла? Впрочем, понимаю — не так хорошо мы и знакомы. Она все так же дымит, как заводская труба?

Доктор расхохотался:

— Пожалуй, в этом плане с ней ни один завод не сравнится!

— Вот! — покивал Феликс Эдмундович. — А вы говорите — я много курю! Это полтора-то десятка в день — много?

На столе задребезжал телефонный аппарат, большой и эбонитово-черный. Дзержинский снял трубку:

— Да? Да-да, я… Что-что? Еду!

Худое лицо председателя ВЧК приняло самый озабоченный вид — верно, что-то случилось.

— Банду отравителей взяли! — вскочив, пояснил Феликс Эдмундович. — Ну, тех, кто детей в приюте потравил. В газетах еще писали…

— А этим разве не милиция занимается? — доктор удивленно моргнул и тоже поднялся на ноги.

— Нет. Там еще и саботаж, и теракты. Пся крёв! Эх! Лично бы расстрелял сволочей.

Сжав губы, Дзержинский накинул шинель и поднял телефонную трубку:

— Мой автомобиль к подъезду! Иван Павлович, вас подвезти? Можем крюк сделать…

— Да нет, спасибо. Я уж лучше пешочком. Погода-то!

* * *

Квартира, расположенная на третьем этаже доходного дома на Сретенке, еще не так давно принадлежала самому хозяину дома, нынче сбежавшего в Америку. Восемь комнат, просторная кухня, чулан. От Моссовета чета Петров поучила две комнаты. В одной — небольшой устроили столовую, в большой же — спальню и рабочий кабинет. Какое-то время комнаты пустовали, и ушлые соседи успели растащит мебель — какую смогли. Так что от старой обстановки остались лишь тяжеленный диван, кровать и неподъемный платяной шкаф с резной отделкой. Латунные ручки и большое овальное зеркало со шкафа, впрочем, сняли.

Остальную мебель — два небольших столика и четыре стула — пришлось докупать, точнее — выменивать на рынке, да потом еще везти домой. Хорошо, в просторный салон служебной «Минервы» вполне мог поместиться и пресловутый платяной шкаф!

Бульвары Москвы — «мокрые», как пел когда-то Вертинский