Деньги не пахнут 3 - Константин Владимирович Ежов

По губам Раймонда скользнула довольная улыбка – сын уловил замысел без лишних подсказок.

– Верно, – тихо подтвердил он, ощущая в груди тёплую волну гордости.

Но в лице Джерарда вдруг проскользнула тень, словно облако набежало на солнечный свет.

– Что-то гложет тебя? – спросил отец, внимательно вглядываясь.

– Нет… просто чувство странное, будто всё сделано не моими руками, а твоей властью.

В голосе сына звучала лёгкая вина, будто тяжёлый камень придавил грудь.

Раймонд глубоко вздохнул, положил ладонь на плечо сына, тяжёлую и тёплую.

– Неправда. Это твоё решение. Ты убедил меня, ты вёл этот разговор и довёл его до конца.

– Но… – Джерард опустил голову, тень сомнения не уходила.

– Понимаю. Это всё влияние семьи по материнской линии. Не беспокойся. Для них всё будет выглядеть так, будто ты использовал меня как ресурс, – сказал Раймонд с мягкой улыбкой, словно пытался согреть этим жестом.

Но слова эти, вместо облегчения, только усилили горечь в глазах Джерарда.

– Хотелось доказать, что способен справиться сам…, – прошептал он, и в голосе проскользнула ненависть к себе.

– Не спеши, – мягко произнёс отец.

– Но….

– Знаю, о чём думаешь. Кажется, что, опираясь не на собственные силы, а на фамилию и связи, выглядишь бездарным.

Джерард кивнул, не поднимая глаз.

– Именно так. В таком возрасте всё ещё зависеть от помощи отца….

Раймонд помрачнел.

– По-другому нельзя. Представь велосипед. Большинство катается на двухколёсном, падает, сдирает колени, учится на ошибках. А тебе пока положены дополнительные колёсики.

– Точнее не скажешь, – тихо выдохнул Джерард.

– Но есть разница. Другие, даже упав, только локоть расшибут. А твоя ошибка может стоить десяткам семей работы, средств к существованию.

Обычный тридцатилетний может позволить себе пробовать, ошибаться, снова подниматься. Цена его промахов – лишь он сам.

У Джерарда же уже в руках была должность финансового директора. Одно неверное движение – и рухнут миллионы, сотни людей останутся без хлеба.

– Потому тебе и нельзя рисковать, как обычным смертным. У тебя нет права на роскошь проб и ошибок. Твои "дополнительные колёсики" должны быть с тобой дольше, и мир не простит даже единственного неверного поворота, – сказал Раймонд твёрдо.

– Понимаю, – глухо ответил сын.

В лице Раймонда мелькнула глубокая, почти отеческая жалость. Он знал, какой груз давил на этого юношу.

– Твоя дорога не похожа на чужие. И испытания твои – не их испытания. Не равняй себя с теми, кто падает и поднимается. Сравнивай только с теми, кто тоже вынужден ездить на трёхколёсных велосипедах.

Советы Раймонда звучали мягко, сдержанно, но в каждом слове чувствовалась глубокая отцовская забота и вера в сына. В кабинете стоял полумрак, плотные портьеры едва пропускали солнечный свет, и в этой тишине тяжёлый разговор тек неторопливо, будто вязкий мёд.

Вдруг дверь осторожно приоткрылась, и внутрь шагнул сотрудник клуба. Его голос, приглушённый и почтительный, нарушил размеренный ход беседы:

– Прибыл ещё один гость.

На пороге показалась Рейчел.

В тот миг весь зал будто ожил: взгляды, усталые и рассеянные, устремились к двери. Необычным было само появление женщины в таком месте, но куда сильнее внимание приковывала её красота – ясная, словно свежий весенний рассвет. Взоры присутствующих жгли кожу, и в лёгкой неловкости девушка слегка замедлила шаг, но, встретившись глазами с отцом, тут же нашла в себе силы для улыбки.

На губах Раймонда появилась теплая, невольная улыбка – словно свет, прорвавшийся сквозь тучи. Как могло случиться, что судьба подарила ему столь совершенную дочь? Но сегодняшний вечер был не временем для умиления. Лицо мужчины быстро приняло суровое выражение.

– Рейчел, правда ли, что ты привела Сергея Платонова в Фонд Каслмана? – спросил он, голосом твёрдым, но сдержанным.

Следовал долгий и осторожный обмен сведениями. Раймонд внимательно сопоставлял её слова с рассказом Платонова. Всё совпадало: именно Рейчел первой вышла на Фонд, именно она пригласила Сергея работать над созданием лекарства.

Однако в ходе этой проверки всплыло нечто неожиданное.

Причиной стал вопрос Джерарда:

– Ты ведь из-за этого и узнавала условия получения средств из траста?

Оказалось, Рейчел поделилась своими мыслями лишь с братом и собиралась снять деньги со счёта доверительного фонда.

На лбу Раймонда прорезались глубокие морщины тревоги.

– Рейчел, траст создан не для раздачи. Ты что, собираешься прожить жизнь, расточая его на других? – в голосе слышалась и забота, и недовольство.

Девушка торопливо качнула головой, будто оправдываясь:

– Нет, я не дарю деньги. Речь не о пожертвовании пятисот миллионов. Это инвестиция в Шона, шанс заработать и при этом использовать талантливого человека для собственных задач.

Её доводы были безупречны. В них сквозила холодная расчётливость, лишённая наивности. Стратегия, достойная опытного финансиста, – выгода без потерь. Рейчел вновь проявляла ту самую безукоризненность: красота, характер, ум.

Но в душе Раймонда тяжесть не рассеивалась. Он шумно вздохнул, наполнив воздух усталостью и грустью.

– Но зачем тебе непременно работать в этом фонде? – спросил он уже тише.

– Ради больных людей, ради исполнения их последней надежды. Это действительно важно, – мягко ответила она.

Слова её были благородны, и в них не чувствовалось фальши. Но вздохи Раймонда только участились.

– Ты могла бы уже начать жить своей жизнью.

Рейчел едва заметно улыбнулась – печально, с горечью – и качнула головой.

– Нет. Ты ведь знаешь почему.

И он знал. Память обрывалась резкой болью – тот летний день у озёрной виллы. Десятилетняя девочка, сорвавшаяся со скользкого настила в холодную воду, отчаянная борьба за дыхание, и старый смотритель, бросившийся в спасительный прыжок. Её вытянули на берег, но его сердце не выдержало.

– Он умер из-за меня… – шепнула она, и воздух в комнате потяжелел, пропитался вкусом вины и скорби, словно невидимой пылью.

Воспоминание о том, как каждую ночь приходилось утешать Рейчел в её рыданиях, до сих пор жило болезненным эхом. Тогда, много лет назад, в душе девочки поселилось тяжёлое чувство: жить придётся за двоих, ведь чья-то жизнь оборвалась, чтобы её собственная продолжалась. С тех пор она словно несла на плечах ношу, которую сама себе навязала, – совершать добрые дела, будто каждое из них искупало ту давнюю смерть.

В двадцать с небольшим лет Рейчел могла бы наслаждаться лёгкими удовольствиями, как её сверстницы – танцами до рассвета, беззаботными поездками, любовными интригами. Но богатая и прекрасная наследница выбрала иной путь: тяжёлый, полный ответственности, и именно