Князь Серебряный - Андрей Готлибович Шопперт

Фёдор Иванович Мстиславский — сынок, который, взлетит выше всех своих родичей, он возглавлял Боярскую Думу на момент свержения Василия Шуйского, ну и, как говорилось уже, он и предложит кандидатуру королевича Владислава, явно получив подарок от Сигизмунда. Убрать если эту фигуру с доски сейчас, угробив или отстранив от кормушки и власти батяньку, то даже, если у Борового ничего другого не выйдет изменить в лучшую сторону, то только это возможно позволит избежать Смуты. Речь Посполитая тогда на два фронта билась, и ей было не до Руси. Сами её втянули. А если не втягивать?

Остальные пятеро друзей Ивана тоже были из литовских князей, в разное время перебравшихся в Москву, и обласканные Великими князьями. Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Тоже та ещё сволочь. При Василии Шуйском он сбежал в Тушино к Лжедмитрию Второму, где возглавил местную Боярскую Думу. Потом даже в цари метил, но избрали Романова.

Князь Хованский Андрей Петрович племянник двоюродный Ефросиньи Хованской — Старицкой — матери Владимира Старицкого, дворецкий удельного князя Владимира Старицкого, затем опричник. Он хоть и бесчинствует сейчас вместе с Иваном, но, когда во время болезни Ивана, после взятия Казани, возникнет вопрос, кто станет царём вместо Ивана, будет всецело на стороне Ефросиньи. Царём должен стать Владимир Старицкий. Он истинный наследник, а не семя Глинских непонятно от кого нагулянное. Возможно это и правда, но это и есть путь к Смуте.

Остальные персоны поменьше. И о них Юрий Васильевич ничего не знал, разве фамилии где-то в исторических документах мелькали.

Отступать Боровой не собирался. Победившие в клановой борьбе дядья Глинские Михаил и Юрий Васильевичи, подмявшие в данный момент под себя Боярскую Думу, с явным неодобрением относились к забавам племянника. В народе слухи бродят, что плохо смотрят за Великим князем родичи. От них чужих потех — чуждых русскому человеку, понабрался Иван Васильевич. Может и до бунта дело дойти. Митрополит Макарий неоднократно высказывал Ивану, чтобы бросил тот дурить и книгами занялся, да Думу постоянно посещал, с Пересветовым беседы вёл и прожектах его разобрался. Так что, если кто-то и рыпнется против брата Великого князя, то сила будет на его стороне.

А кто будет против? Трубецкие, Хованские, Мстиславские? Опять же, насколько помнил Боровой, Мстиславский и его жена — племянница государя, дочь его сестры — Великой княгини Евдокии Ивановны и казанского царевича Куйдагула (в крещении Петра) оба умерли уже. Сирота сейчас Иван Фёдорович. А остальные, разве кроме Хованских, так это сейчас не самые знатные роды. Стоит ли задаваться вопросом, а за кого встанет брат? Ну уж точно не против Юрия — единственного родного для него человека.

Взвесив все за и против, Юрий вытащил из сундука на третий день после приезда оба пистоля и двуствольный Doppelfauster кавалерийский с колесцовыми замками, и обычный одноствольный пистоль, но тоже с колесцовым замком. С помощью, ворчащего себе под нос, брата Михаила, Юрий Васильевич зарядил оба пистолета и по длинным переходам то вверх, то вниз, отправился из своих хором в Грановитую палату, где по вечерам предавались зубоскальству, высмеивая престарелых бояр и князей добры молодцы во главе с братиком — Иваном Васильевичем.

Ближе всех к двери сидел на деревянном, резном и раскрашенном красной и жёлтой красками, стуле у окна Иван Мстиславский. Он заливисто ржал, брызгая слюной, отчётливо виденной в лучах пробившегося сквозь новые стеклянные окна лучах заходящего солнца.

На княжиче Мстиславском был надет белый атласный кафтан. Из-за низко вырезанного ворота виднелась белоснежная тоже шёлковая рубаха. Обшитые жемчугами запястья плотно стягивали у кистей широкие рукава кафтана, широко в несколько обхватов подпоясанного малиновым шелковым кушаком с выпущенною в два конца золотою бахромой. За кушак были заткнуты кожаные шитые шёлком перчатки. Бархатные тёмно-зелёные штаны заправлены были в желтые сафьянные сапоги, с серебряными скобами на каблуках, с голенищами, шитыми жемчугом. Поверх кафтана надет был внакидку шелковый легкий опашень малинового цвета, застегнутый на груди двойною рубиновую запоной. Голову Ивана… пусть будет свет Фёдоровича, хотя и не дорос ещё, до Фёдоровича, всего пятнадцать лет князю, покрывала белая парчовая мурмолка с гибким красным пером, которое качалось от каждого движения, играя солнечными лучами на прикреплённых к нему небольших рубинах. Павлин павлином. И смех похож на чудесное пение павлинов. Можно и вороньим карканьем назвать.

Юрий подошёл к нему, вынул из-за спины одноствольный пистоль, глянул, есть ли порох на полке, и, приставив ствол к колену Мстиславского, потянул за спусковой крючок.

Глава 2

Событие четвёртое

Грановитая палата — она не маленькая. Её и вдоль, и поперёк можно шагами мерять и мерять. И ничто этому не помешает, ну разве опорная колонна в центре. Сам же этот центр пустой, а лавки и стулья стоят вдоль стен под высоко расположенными окнами. По центру же на пол брошено несколько ковров персидских. Так себе красота. Цвета блёклые — бежево-коричневые. Возможно, это делает ковры дороже. Ну, там не крашеные нити, а специально изготовленные из шерсти верблюдов такого цвета. Верблюды ведь и белые бывают, и коричневые, и бежевые, и даже чёрные. При этом бежево-коричневых оттенков несколько. Там, в Персии, для каждого этого цвета верблюда, и даже для каждого оттенка, есть своё название. Возможно, это и дорого, но блёкло, и по сравнению с росписью стен и полотка, всеми красками сверкающих в свете заходящего солнца, врывающегося в Грановитую палату через новенькие, всего две недели назад привезённые по приказу Юрия в Москву, стекла, кажутся тусклыми и бедными, обделёнными судьбой и красками.

Бабах. Гром выстрела рванул воздух в палате и зазвенели серебряные кубки, стоящие на полках вдоль стен. Юрия окутало облако серого дыма, а так как ветра не было, то вспухнув оно продолжало висеть, скрывая от взора остальных Мстиславского и Юрия Васильевича. Наконец через пару секунд, показавшихся всем очень длинными, из облака дыма вывалился Иван Мстиславский и стал, сотрясая воздух воем, кататься по этим блёклым коврам, добавляя им яркого цвета — красного. Кровь хлестала из развороченного пулей колена князя. Юрий не слышал звуков, но додумать-то кто ему мешает. Память Борового подсказывала, что должно звучать и как.

Трусы!!! Боегуны! Злякались! А как горожан конями давить и плетью стегать по людям, с уверенностью, что тебе не ответят, так вон какой смелый! А сейчас что⁈ Сейчас бросились все на пол со стульев и лавок и голову руками закрыли. Так и