Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка

на какой-то своей. Константинополь и Александрия — на греческом, а какая-нибудь провинция Фиваида — на языке египтян. Все это не значило абсолютно ничего, потому как национальностей в империи не существовало вовсе, а смысл имело одно лишь подданство.

Жизнь здесь была довольно проста и логична. Не судим? К святому причастию ходишь? К городской общине или к артели крестьянской приписан? Под наблюдением святого Ордена не состоишь? Подати вовремя платишь? Если все ответы положительны, то и храни тебя господь, добрый человек! Иди с богом, у императорских дьяков (или нотариев) нет к тебе претензий.

Здесь у каждого есть свое место в жизни. Любой человек приписан к роду, артели или гильдии, и каждый знает свой шесток, кланяясь вышестоящему. Как понять, кому кланяться? Да по мундиру, который здесь носят даже пекари-цеховики. Я тоже ношу мундир, и мое место — мясо, солдат-лимитант. У меня же выпуск после летней практики. Скоро пошлют куда-нибудь на границу с Тюрингией… Нет, там вроде спокойно сейчас. На восточную границу пошлют. Она немирная уже лет сто как. Степь бьется о пограничные замки в Карпатах железной волной. А сейчас, говорят, когда Кыргызский каган Тоглук вдребезги разбил мадьяр, там стало совсем плохо. Едва держится та граница, потому что степь где-то на Алтае снова пришла в движение, сдвинула вперед целые народы и уперлась в Карпаты. Так уже случалось не раз.

Мадьяры с печенегами переправились через Волгу и стали теснить болгар. Сперва они резались без пощады, а потом внезапно остановились и начали мириться. Болгарский каган отдал свою дочь за хана мадьяр Арпада, и они все вместе обратили взор на запад. Степь стала тесна для них. С востока поджимали тюрки-кыпчаки, на север не пускали князья Рюриковичи, которые были защищены поясом непролазных лесов и засек, а вот за Карпатами… Там располагалась империя, безумно богатая Римская империя. И у варваров горели от жадности глаза. Каган Крум II мог посадить в седло войско в сто двадцать тысяч сабель, и противопоставить этому хоть что-то северная империя была неспособна. Четыре легиона, ополчение однодворцев и пограничные части могут не сдержать такую орду, если она попрет всей силой. Да и не уведешь легионы со своих мест, враги со всех сторон голодной пастью щелкают. Привычный баланс сил разрушен, и пока что император Брячислав просто слал кагану дань, раз за разом покупая мир. Степняки давно уже взяли города Закарпатья от Киева до Галича. Они прошлись до Мурома, Гнездова, Дедославля и Кордно, что в княжестве вятичей, но добычу получили ничтожную, и интерес к тем землям потеряли. Рабов продать в империю нельзя, а в степи много их и не нужно. Челядь гонят в султанаты, осколки Халифата, через Кавказскую Албанию и владения хазар. Но зачем это все, когда рядом ветшающая империя, которая упорно делает вид, что сейчас времена Мечислава Великого, железные легионы которого дошли до Атлантики и Пиренеев. Северная империя надорвалась, разоренная его бесконечными победоносными войнами, и с тех пор замкнулась в своих границах, лишь отбиваясь от наскоков варваров.

Я валялся в казарме, на скрипучей лежанке, а вокруг меня, пересвистываясь на все лады, без задних ног дрыхли отроки из моего взвода. Тощий матрас, набитый слежавшейся комками ватой, ворох тряпья под головой и колючее одеяло — вот и вся моя постель. Спальный покой казармы благоухал запахами портянок, пота и бобов, которые давали на ужин. Слабый, едва заметный светлячок лампы не мог разогнать густую пахучую тьму, и лишь освещал кусок грубой каменной кладки позади себя. И вот на кой он нужен, спрашивается? Все равно ведь ничего не видать. Хотя, нет… Три фигуры зашли в спальню и решительно двинулись ко мне.

— Вставай, говнюк! — кто-то пнул ногой по ножке кровати. — За нами иди!

В больной голове вспыхнуло еще одно воспоминание. Волков, Любимов и Туровский, отроки из первого, господского, взвода. Они потомки знатнейших родов, верстанных в бояре еще императором Само. Первый взвод и кормили отдельно, и учили на совесть. Они — дети нобилей, будущая элита. Пока первый взвод изучал географию, историю и риторику, остальные семь горбатились на кухне, на огородах и в конюшнях. Сотня давно уже кормила сама себя и выпускала по большей части полуграмотную пехоту, которая знала только счет, грамоту и Закон Божий. Больше ей ничего и не надо было.

Из первого взвода выходили клибанарии и кирасиры, элита воинская, и они же потом получали армейские звания, что были выше ротного. Почему я назвал их по фамилии? Да потому что это Римская империя, со всеми ее дурацкими обычаями, уходящими в седую старину, прямо к Нуме Помпилию. Никому нет дела, кроме семьи и друзей, как тебя зовут. Важно лишь, какого ты рода. Я же, в отличие от них, совсем никакого рода. Ублюдок я, отца не знающий. Только вот имел глупость лучшему другу о своей мечте сказать, за что и стал посмешищем. И то, что предложили, тоже рассказал, потому что тогда мне это какой-то невероятной глупостью показалось, безумием полнейшим…

Меня прижали к стене и встряхнули за грудки.

— Ну что, смерд поганый, ты подумал? Или тебя до смерти забить? За тебя, убогого, даже виру платить некому… Ты ведь безродный.

Проклятье! — билась в голове отчаянная мысль. — Ну почему я не могу сдохнуть, как все нормальные люди? Неужели мир снова встал на грань гибели, и тот парень, что смотрит на нас сверху, опять прислал меня, чтобы его спасти? Наверное, я скоро об этом узнаю. А пока сохранить бы головушку от новых побоев. Отрок Любимов не соврал ни в чем. Если они меня сейчас забьют насмерть, их разве что отчислят, и то не факт. Это же Римская империя! Они нобили, а я плебей, грязь под ногами… Закон писан не для таких босяков, как я.

— Ну, чего молчишь? Врезать тебе?

— Я это… — просипел я, стараясь не выйти из образа. Стах Золотарев не без оснований считался недалеким придурком. — Голова у меня, добрые господа. Помню плохо… Провалы начались после того раза…

— Я же тебе говорил! — недовольно повернулся Любимов к Волкову. — Говорил, что полегче бить надо. Вечно тебя, бугай такой, распирает кулаки почесать!

Нобили были неуловимо похожи друг на друга. Рослые крепыши, которых с детства кормили мясом от пуза. Их тренировали лучшие наставники, а потому любой из них уделает меня одной левой. А трое вместе и вовсе мокрого места не оставят. Я,