Ревизор: возвращение в СССР 30 - Серж Винтеркей

— Господи, кто там ещё родился? — растерянно спросил я.

— У Ивана Николаева дочка родилась! — сжалилась надо мной мама и пошла на кухню накладывать мне ужин.

— Ух ты ж! — воскликнул я. — Хоть одна хорошая новость за день!

— Я почти готова! — опять выглянула из ванной Галия с тушью для ресниц в руках.

— Не спеши, дорогая, время ещё есть, — ответил я и сел за стол ужинать. Заодно и вскрыл письмо Эммы. Хоть какие-то новости хорошие, авось.

Она прислала несколько заметок о подготовке к посевной и о помощи военнослужащих из нашей части машинно-тракторной станции совхоза имени Первого мая.

— Делать больше нечего военнослужащим, — скептически прокомментировал я, — только как трактора в совхозе перебирать. Механизаторы-то все где?

Дальше Эмма писала, что решила поднять еще и тему бывших заключённых. Она уже переговорила с дядей Миши Кузнецова Степаном и ещё одним соседом с моей бывшей улицы.

Когда Эмма писала про Степана, я не чувствовал никакого беспокойства. Я лично его знаю, нормальный мужик… Но когда речь пошла о человеке, которого я знать не знаю, тут я, признаться, напрягся.

Эмма писала, что, со слов Степана, больше половины людей, отбывающих свой срок в колониях, совсем не закоренелые преступники. Многие попали за решётку по стечению обстоятельств, по глупости и случайности, после аварий с пострадавшими, и тому подобного. Эти люди мечтают выйти на свободу и начать опять жить спокойной размеренной жизнью советского человека. Они мечтают забыть о колонии и своей судимости, как о страшном сне. Но наше общество отвергает таких людей, и создаёт им подчас невыносимые условия. Это несправедливо, писала Эмма, люди уже отбыли свой срок, заплатили за свои ошибки или за то, что оказались не в то время и не в том месте. За что общество продолжает их наказывать уже после освобождения?..

Наивная девочка с широкой душой и большим сердцем. Забыла, как Кабан её домогался? — подумал я и продолжил читать дальше.

Дальше Эмма рассказывала о втором соседе, побывавшем в местах не столь отдалённых. Ширшиков Дмитрий Андреевич, даже не слышал такой фамилии никогда. Кто это такой, блин? И чего Эмму в эту тему понесло?

Этот Ширшиков рассказал ей, что условия на зонах очень тяжёлые, люди освобождаются с туберкулёзом, потеряв зубы из-за цинги. Иногда человека освобождают по УДО, чтобы он умер дома, такой он весь больной. Но это не всегда, зависит сугубо от начальника колонии. Этот Ширшиков видел недавно в городе своего знакомого Лёньку Водолаза, жаль, пока вышел из автобуса, потерял его из виду. А Лёньке сидеть ещё больше половины срока, и, раз он в городе, значит, выпустили умирать бедолагу. А ещё пару-тройку лет назад был здоровый крепкий мужик! Ширшиков искал его потом, но он пропал куда-то. Они с Эммой решили, что его закрыли в каком-нибудь тубдиспансере, но его там не оказалось. И в больнице его нет. Плохо, что Ширшиков знает только его кличку, а фамилию не знает. Иван Николаев отказался ей помогать, сказал, что это не для прессы вопрос. Я, кстати, полностью с ним согласен. Но Эмма задалась целью найти пропавшего Лёньку Водолаза и спрашивала у меня, как ей лучше это сделать?

Она там совсем, что ли, заигралась в журналистские расследования⁈ Молодая наивная девчонка лезет в стаю озлобленных псов. Кто-то из зэков может и исправился, не отрицаю, но основная часть-то нет… И даже большинство тех, кто случайно попал в нашу систему отбытия наказания, там совсем иначе «перевоспитали», чем советская власть в теории предполагает. Из них профессиональных преступников сделали. Твою ж дивизию!

— Я готова! — встала в коридоре уже одетая жена с чемоданом.

— Отлично, дорогая. Едем.

Мама вышла с нами из квартиры и, обняв и поцеловав на прощанье Галию, пошла к себе наверх. А мы с женой отправились на Казанский вокзал.

— Получится, звони, — попросил я по дороге.

— Постараюсь, — пообещала она.

Приехали с запасом, постояли на платформе в ожидании поезда, успели замёрзнуть к тому времени, когда, наконец, его подали. Билеты Галия взяла в плацкартный вагон, как ей сказали на работе. Пока ждали отправления, рассказал ей, как надо делать в следующий раз: взять билет в купейный, билет из плацкартного вагона попросить у проводницы по прибытии. Билеты же только командировочные забирают, остальным они нафиг не нужны.

Проводил жену и поехал домой. Вернувшись, первым делом заказал разговор со Святославлем. Десятый час, конечно, но, надеюсь, Шанцевы ещё не спят. Наконец, меня соединили.

— Александр Викторович! Вы дома, как хорошо, — обрадовался я. — Александр Викторович, помощь ваша нужна. Эмму Либкинд с её журналистикой куда-то совсем не в ту степь понесло. Решила собрать материал про бывших заключённых, представляете! Я просто в шоке. Письмо сегодня от неё получил…

— Ну, подожди. А с кем она там общается?

— Одного я знаю, Степан грузчик на базе, он нормальный мужик. От него беды не жду. А вот про второго первый раз из письма Эммы сегодня узнал. Некто Ширшиков, у нас на Островского живёт. То ли освободился уже после моего отъезда, то ли я его только в лицо и знаю.

— Ну и что ты переживаешь? Не станет он безобразить там, где живёт.

— Всё равно, Александр Викторович, что-то неспокойно мне. Они с этим Ширшиковым совместные поиски ещё какого-то сидельца начали, по больницам ходят, по диспансерам…

— Зачем? — удивился Шанцев.

— Показалось, видите ли, этому Ширшикову, что видел он знакомого Водолаза в городе…

— Кого?

— Какой-то Лёнька Водолаз. Ширшиков только его кличку знает. Он его искал, а тот пропал. Нет нигде. А если освободился по УДО человек, там же строго всё, дома надо жить, проверяться, отмечаться. А он, Эмма пишет, пропал. Они теперь вдвоём его ищут. И Ивана Николаева попытались привлечь к поискам…

— Правда, неугомонная девчонка. Не туда полезла. А Иван Николаев что говорит?

— Он ей сказал, что это не тема для прессы.

— Ну, так правильно сказал, — поддержал Шанцев. — Тем более девчонка совсем еще…

— Кстати, Александр Викторович, поздравьте Ивана, у него дочь сегодня родилась.

— Да ты что! Вот это новость! Надо его завтра поздравить. Спасибо, что сказал.

— А с Эммой-то что делать? — напомнил я ему о цели своего звонка.

— К Ивану завтра пойду и к ней зайду, — пообещал