Кровавое Благодаренье - Валерий Петрович Большаков

Иванов укоризненно покачал головой, а Ю Вэ рассмеялся, и поманил меня за собой.

— Боря, уведу вашего гостя… — сказал он, извиняясь, и вышел на гулкую веранду. — С возвратом!

За окном в мелкую расстекловку были видны прикрепленные, бдевшие под дымки сигарет, и черный, распластанный «ЗиЛ» — прочие машины кортежа не вписались в тесный зеленый дворик.

Я прикрыл дверь за собой, и Андропов улыбнулся мне — тонко и немного печально.

— Знаешь, Миша, — заговорил он, неожиданно переходя на дружеское «ты», — я всегда во всех наших бедах винил не экономику, а разложение партии. И тут одними чистками не обойтись. Ладно, там, взяточник — сняли, да посадили! А с несменяемостью руководителей как быть? А с самим номенклатурным принципом их назначения? Вот, что надо было «чистить», Миша!

— У вас получилось, Юрий Владимирович, — сказал я вполголоса.

— Не совсем, — хмыкнул президент. — У меня вообще в планах было сделать возраст шестьдесят пять лет предельным для членов Политбюро! Не вышло! — развел он руками. — Романову — семьдесят два уже, Шелепину и Машерову — семьдесят семь, мне и вовсе восемьдесят второй пошел…

— Но это оправданно! — заспорил я.

— Возможно, возможно… — мелко покивал Юрий Владимирович. — А, впрочем, главная моя идея, так сказать, основополагающая, заключалась совсем в ином… Я хотел вырастить новое, «социалистическое дворянство»! Уверен, Миша, страну на первое место в мире выведут не «бойцы идеологического фронта», а «технари-головастики», романтически настроенные, внутренне свободные, а потому фрондерствующие… конечно, без покушения на основы социализма, хе-хе… Что-то типа героев фильма «Девять дней одного года»! А что, думаю? Создам соответствующие элитные вузы, подниму респект отдельных действующих… Логика была в том, чтобы выпускники этих вузов получали престижные рабочие места с относительно высокой зарплатой — и становились кадровым резервом партии. А в итоге эти люди и составят элиту власти, в первую очередь — элиту КПСС! И ты — один из них, Миша. Директор института, доктор наук, лауреат Нобелевской и Ленинской премий… Не пора ли к этим регалиям прибавить должность… ну, для зачина — заместителя секретаря ЦК КПСС? В отделе науки и учебных заведений? М-м? Причем, — заторопился он, — сектор науки будет полностью на тебе!

— Эх, Юрий Владимирович! — вздохнул я с отчетливым укором. — Умеете же вы вербовать… Согласен!

— Вот и хорошо! — довольно заулыбался Андропов. — Вот и славно. Встретимся на Старой площади!

Президент шагнул на крыльцо, а я в другую сторону — пред ясны очи Бориса Семеновича.

— Ладно, гражданин начальник, пишите, — меня так и тянуло ухмыльнуться, — только морсику подлейте. Очень уж он у вас вкусный!

Гордая Елена подала мне полную кружку холодного и пахучего малинового настоя.

Воскресенье, 19 ноября. День

Щелково-40, улица Колмогорова

Всю субботу, на радость лыжникам и лыжницам, валил снег. Падал лохматыми перистыми хлопьями, заглушая звуки, покрывая белым мерзлым пухом и двор, и улицу, и всю Московскую область. Запорошенные сосны и ели вдоль по улице выглядели сказочно, а по дворам висел счастливый детский гомон. Зима! Ура!

Разумеется, Рита с Юлькой тут же засуетились, забегали в поисках лыж и ботинок. Пока мама лила чай в термос, доча трудолюбиво рылась на чердаке, и отыскала-таки лыжные палки, утерянные и оплаканные.

А мой удел — лопату в руки, и греби, папусечка…

Снег с дорожки я перекидал вовремя. Погрузчик «Кировец», свистя и клекоча, расчистил улицу до асфальта, а за ним, весело сигналя, подкатила здоровенная «Нива» со строгим листочком пропуска на ветровом стекле. Риткин «Москвич» на фоне джипа выглядел, как котенок рядом с матерым Кошей.

— Приве-ет! — воскликнула Наташка, выпархивая из-за руля. — И-и-и!

Восторженно пища, она облапила меня, и одарила долгим поцелуем.

— На лыжню, небось? — заворчал я по-стариковски, глядя в любящие глаза, светло-синие, как летнее небо.

— Ага! — радостно засмеялась Ивернева, и закружилась, расставляя руки. — Как тебе мой новый костюмчик?

Эффектный лыжный прикид, белый с серебряной вышивкой, сидел на ней очень обтекаемо.

— Как всегда, очень даже, — вздохнул я. — Но тебе куда лучше совсем без костюмчика…

Довольно хихикая, Ивернева чмокнула меня в уголок губ, и запрыгала, замахала руками:

— Ритка! Юлька! Давайте, скорей!

— Бежим уже! — откликнулся Юлиус, волоча свои и мамины лыжи. — Пока, папусечка!

— Пока, Мишечка! — Рита мимоходом поцеловала меня куда-то в нос, и захихикала: — Да ты не бойся, не соскучишься! Встречай гостью!

Ко мне бежала, расплывшись в счастливой улыбке, маленькая Лея. В пухлом комбинезончике она выглядела неуклюжим медвежонком. Я присел на корточки, и поймал заливисто смеющуюся девочку.

— Привет, Лея!

— Пр-ривет, папа! Я соскучилась уже!

— Я тоже! Будем лепить снежную бабу?

— Будем! Будем!

Отъезжающие, мощно сюсюкая, усиленно махали нам с Леей, но мы не обращали внимания на подлиз. Нам надо было скатать большой снежный шар — капитальное тулово снеговика…

Посигналив напоследок, джип убыл в край белых просторов, где вьются синие лыжные колеи, а простенький, слипшийся бутерброд с сыром, да под горячий чаек, чудится изысканным лакомством.

— Ну, что, моя блондиночка? — я подхватил на руки Лею. — Пошли искать морковку?

— И уголечки, — деловито сказала малышка. — Для глазок!

Снежная баба вышла на славу — роскошной, как кроманьонская Венера. Мы ей и черны очи вставили, подобрав головешки в камине, и морковный нос воткнули, и ведро нахлобучили… Ну, и похулиганили маленько — прилепили спереди два здоровенных снежных кома, изобразивших пышный бюст.

— Так, пр-равильно же! — Лея налегала на разученную «Р». — А то иначе какой-то снежный дед получится!

Подтерев нос варежкой, она окинула изваяние взглядом ценителя.

— На маму похожа, — молвила девочка задумчиво, — только какая-то толстая… А мама кр-расивая. Да, пап?