Тверской Баскак - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Мне хочется пожать плечами и сказать «наверное, кто ж его знает», но произношу вслух как можно уверенней.

— Да, язык руссов мне знаком.

Вместе с удовлетворением на лице хорезмийца появляется заговорщицкая ухмылка.

— Я, Фарс аль Хорезми, помощник и переводчик могучего нойона Турслан Хаши. Я понимаю руссов, но… — Он немного замялся и беспокойно дернул головой в сторону монгола. — Как бы это сказать, недостаточно хорошо что ли, а впереди у нас непростые переговоры с князем Ярославом. Турслану Хаши хотелось бы знать все мелочи. Все те обрывки фраз, недосказанности, коими киевляне будут обмениваться между собой. Моих знаний для этого недостаточно, а твоих? Скажи мне, ты способен понимать беглую речь, недомолвки и прочий двойной смысл, которым так богат говор уррусов?

«Ага, в шпионы меня вербуете! — Делаю глубокомысленный вид, мысленно перебирая варианты. — Почему-то мне кажется, что эти ребята отказов не принимают. Что они сделают, если я скажу им сейчас — идите вы в задницу, я за своими шпионить не буду. Скорее всего, саданут саблей по башке и поедут себе дальше, как ни в чем ни бывало. И никакая защита колдовская не поможет. С другой стороны, чего мне отказываться. В одиночку я тут сдохну от голода, или волки сожрут, а так хоть до Киева довезут. Судя по виду, переводчик этот в русском ни фига не шарит и контролировать меня толком не сможет, как переведу, так и будет. Опять же, если что, всегда смогу своих прикрыть, если те ляпнут чего-нибудь не то».

Смотря прямо в глаза хорезмийцу, изображаю такую же понимающую ухмылку и отвечаю так же витиевато:

— Я, Иоанн Манчини, готов помочь великому послу в ответ на его доброту.

Клоун в зеленых штанах, довольно кивнув, повернулся к своему шефу.

— Он согласен.

Он говорил на тангутском, явно в надежде, что я не пойму, и я не стал его разочаровывать. Лицо монгола, хранившее спокойную невозмутимость, ничуть не изменилось, он лишь молча подал знак своим воинам и едва заметным движением колен тронул своего коня.

Хорезмиец, как, впрочем, и весь караван, тут же последовал за ним. Груженные лошади и верблюды проплывали мимо меня, и я как завороженный смотрел на проходящих мимо животных, на притороченные тюки и мешки, на лица всадников, только сейчас по-настоящему осознавая, что все это не игра, не постановка, а чудовищная реальность в которой мне придется выживать.

Глава 2

Не дав по-настоящему впасть в уныние, прямо передо мной остановился молодой монгол, держа в поводу оседланную лошадь. Узкоглазое лицо с едва пробивающимися усиками расползлось в подобии улыбки.

— Тебе. Бери. — Кожаная уздечка полетела мне в руки, а всадник, ткнув пятками в бока лошади, рванул за своими, оставив меня разбираться с конякой один на один.

Опасливо покосившись на равнодушно жующую морду, успокаиваю себя тем, что лошадка вроде бы смирная. В памяти сразу всплыли строки из каких-то описаний, что степные лошади отличались злобным характером, никогда не подпускали к себе чужаков, а в бою лягались и кусали коней противника. Слава богу, эта кобыла оказалась исключением, она не переставала спокойно жевать все то время, пока я пытался забраться ей на спину. С третьей попытки мне все же это удалось, и я в сердцах обругал недавнего монгола:

«Кинул уздечку и поехал! Молодец, тоже мне, а то, что человек может быть впервые на лошади сидит, ему в голову не приходит».

Кобылка, покосившись на меня, засеменила ногами вслед остальным, и я сразу же понял, что езда на лошади удовольствие еще то. Каждый ее шаг ударами молотка вбивался в мой позвоночник, как я ни старался самортизировать. К счастью, мы скоро догнали караван, и моя мучительница, пристроившись в хвост последней лошади, перешла на шаг.

«Вот это совсем другое дело. — Облегченно выдохнув, я поудобнее устроился в седле. — Так еще можно жить».

От меня больше ничего не требовалось. Кобыла сама шагала вслед остальным, иногда улучая момент потянуться за травой, и мне оставалось лишь не свалиться с нее, что было непросто, поскольку от монотонности движения сразу же заклонило в сон. В голову полезли картинки из совсем недавней, но уже прошлой жизни, смутные воспоминания с последней и так неожиданно закончившейся попойки.

«Зачем я вообще поперся туда. — Подумал я с запоздалым раскаянием. — А с другой стороны, это же Сеня. Мы с ним в один детский сад ходили, в одну секцию бокса, с первого класса за одной партой все десять лет. Да, он списывал у меня все контрольные и вообще бегал за мной как хвост. Сейчас, правда, он успешный бизнесмен, и денег у него полно, не то что у меня. Пути наши давно разошлись, но по старой памяти Сеня всегда зовет меня на свои гулянки. Думаю, ему просто приятно снисходительно похлопать меня по плечу, учитывая, что я всего лишь учитель истории в той самой школе, в которой мы с ним когда-то учились. Учитель со своей учительской мизерной зарплатой. Почему? Да я и сам не скажу. Мать в универе работала. Сказала, есть возможность поступить на бюджет только на истфак. Пойдешь? Я и пошел. Мне все равно тогда было куда, лишь бы в армию не забрали, а после нашего универа есть только две дороги: либо в продавцы в супермаркет, либо в учителя. Я выбрал школу и в общем-то не жалуюсь. Оказалось, я умею ладить с детьми, сам недавно таким же был. Все бы ничего, денег только совсем нет. В этом то, пожалуй, и кроется ответ. У Сени всегда все с размахом. Отличная еда, выпивка, к тому же баня и девчонки… В общем все то, чего у меня давно уже не было. Халява, вот он наш извечный соблазн».

Мой взгляд упирается в синее безоблачное небо, и рот кривится в ироничной усмешке.

— Господи, ведь все любят халяву, почему же только мне одному приходится за это расплачиваться?

* * *

Лошади, как заведенные, шагают по брюхо в густой траве, всадники плавно покачиваются в седлах. Прожаренная солнцем бескрайняя степь давит своей вселенской бесконечностью.

Громкое жужжание овода возле уха, и я со всей дури хлопаю себя по шее.

«Есть! — Со злым удовлетворением провожаю взглядом летящее на землю насекомое. — За все надо платить в этой жизни, дружок».

Желтый раскаленный диск слепит прямо в глаза, наводя меня сразу на две мысли: «Едем почти точно на запад, и дело движется к вечеру».

Первая