Честное пионерское! Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин

милиции свои любопытные носы. За помощь вам от меня — благодарность: устная. Но больше мне в этом деле от вас ничего не нужно. Я справлюсь сам: это моя работа. В крайнем случае, попрошу помощи у коллег. Но не у десятилетних детей. И не вертитесь рядом с теми девицами. Зятёк, Зоя — это вам понятно?

— Понятно, — сказал я.

— Да, папа.

— До декабря ещё есть время, — сказал Каховский. — Разузнаю, откуда у этих школьниц появились на руках такие большие деньги. Пробью информацию, кто такой этот Алексей Чуйкин, и как этот Чуйкин узнал о деньгах сестры. Выясню, знаком ли этот человек с подругами Удаловой. Но всё это я сделаю сам, без вашей помощи. Это вам ясно? Замечательно.

Юрий Фёдорович погрозил пальцем.

— Узнаю, что лезете в это дело — уши вам откручу! — заявил он.

* * *

От Каховских я ушёл в прекрасном настроении. С удовольствием слушал по пути Зоины рассказы о том, какой хороший милиционер её папа. Девочки уверяла меня, что Юрий Фёдорович обязательно спасёт Нину Терентьеву и Катю Удалову и непременно накажет всех злодеев. А я охотно соглашался с Зоей. Потому что я теперь не собирался вмешиваться в жизнь Терентьевой и Удаловой — пусть над этим трудится милиция (Каховский). Решил уделить внимание не поиску и поимке убийцы — сосредоточу усилия на создании папиного алиби. Потому что чувствовал: история с подброшенным ножом не завершилась.

Я сомневался, что Нина Терентьева «случайно» листала папину рукопись перед смертью (по-прежнему верил, что в моём видении девятиклассница уснула «навсегда»). Знал наверняка: в прошлый раз, когда девица «исчезла», такого эпизода точно не было (как и самой рукописи). Кто-то постарался, чтобы отпечатанный на серой бумаге текст попал в руки будущей жертвы. Папина фамилия на титульном листе повести-сказки прямым текстом призовёт милиционеров обратить внимание на учителя физики из школы убитой девочки — на Виктора Егоровича Солнцева. Какие ещё папины вещи обнаружат в той комнате?

Чего бы ни добивался убийца школьниц, но одной из его явных целей было упрятать за решётку по ложному обвинению Пашкиного отца (для меня этот момент был очевидным фактом). А это значило, что девятого декабря Виктор Егорович Солнцев ежеминутно должен будет находиться на виду не только у Нади, но и у других людей. Вот такую я определил для себя первоочередную задачу. Каховский спасает девиц — я обеспечиваю алиби отца. Подобное разделение обязанностей меня устраивало. Начало декабря у папы будет насыщенным на мероприятия (особенно выходные дни, когда его не будут видеть коллеги и ученики).

Как бы я активно не кивал в ответ на Зоины уверения, но в душе сомневался, что Юрий Фёдорович помешает убийце Оксаны Локтевой добраться и до Нины Терентьевой (по-прежнему считал, что этих двух девчонок убил один и тот же человек). Потому что помнил, чем обернулись мои усилия. Единственным вариантом спасти Терентьеву я считал — это заключить её под стражу. Вот только я сомневался, что Каховский пойдёт на такой шаг. Девятикласснице пятнадцать лет (несовершеннолетняя). К тому же, и в прошлый раз ни один из «разведённых» девчонками на деньги мужчин официально не обвинил их в вымогательстве.

Логика подсказывала, что новая реальность уже учла усилия Юрия Фёдоровича. Потому что нынешний вариант убийства школьницы точно отличался от того, который произошёл в моей прошлой жизни (об этом прямо говорило появление в «видении» папиной рукописи). «Или мой разговор с Каховским внёс новые изменения? — подумал я, уже лёжа вечером в кровати. — Ведь Света Зотова не умерла…» От роившихся в голове противоречивых мыслей разболелась голова. Но утром мой мозг вновь обрёл способность ясно мыслить. И я вдруг осознал, что в случае с Катей Удаловой пока тоже не всё ясно.

В том, что Юрий Фёдорович помешает Алексею Чуйкину убить сестру, я не сомневался. Вот только понял, что это спасение девицы вряд ли станет «окончательным». Между смертью Оксаны и уже «предсказанным» убийством Нины Терентьевой прошло два с половиной месяца. Я подумал: нападение двоюродного брата на Екатерину могло спутать планы убийце её подружек. Прикинул, а что если… «усыпление» и убийство Удаловой случится в феврале (через те же два с половиной месяца после смерти Нины)? А нападение Чуйкина лишь приблизило и так уже запланированную на начало следующего года дату Катиной смерти.

За дверью раздавались шорохи — проснулась Надя. Виктор Егорович пока не напрашивался к нам на ночёвку (наверное, ему хватало дневного… общения с будущей женой — в те часы, которые я и Паша проводили в квартире Солнцевых). Я слез с кровати, побрёл умываться. На кухне уже шумел чайник (хотя мы с Надей пока и не приступили к утренней зарядке). Я посмотрел в зеркало на своё испачканное зубной пастой лицо. В очередной раз отметил, что брить щёки и подбородок по утрам мне придётся не скоро. Указал на отражение большеглазого светловолосого мальчишки щёткой, с которой капала в раковину пена.

— Твоё дело — присмотреть за отцом, — сказал я. — А с проблемами школьниц разберётся дядя Юра. Каждый займётся своим делом. Это понятно?

Парень в зеркале кивнул — согласился с моими (озвученными вслух) главными выводами из утренних размышлений.

— И следи за тем, чтобы тебе не открутили уши, — предупредил я.

* * *

В комнате, где Нина Терентьева читала папину рукопись, я не видел календаря. Поэтому о дате того события лишь догадывался. Предполагал, что девятиклассница в моём видении лежала на кровати девятого декабря нынешнего года: ведь именно в этот день девица исчезла в прошлый раз. Однако допускал, что теперь события могли и сместится на несколько дней (это же предположил и Каховский — он допустил, что придуманный мной календарь продемонстрировал неверную дату).

Поэтому (при ожидании нового нападения убийцы школьниц) я ориентировался не только на свои воспоминания. Но и на толщину папиной повести. Я по памяти сверял толщину стопки листов отцовской рукописи с той, которая лежала в моём видении перед Терентьевой (каждый раз, когда Виктор Солнцев приносил очередную главу). И всё меньше радовался продолжениям истории об Игоре Гончарове. А Виктор Егорович словно издевался надо мной: приносил новые листы всё чаще.

Без новых приступов и засад дни будто ускорили свой бег. Каждый новый день походил на предыдущий; и проходил стремительно, заполненный рутинной суетой и повседневными заботами. Я по-прежнему «не выделялся» в школе. Проводил внешкольное время либо в квартире Солнцевых (где днём собирался мой отряд). Либо «вкалывал» на тренировках в «Ленинском» и у Каховских. Или беседовал «по душам» с Надеждой Сергеевной (утром и перед сном). Рутиной стали и походы к генерал-майору Лукину.

Я регулярно (трижды в неделю) пил чай на кухне у Фрола Прокопьевича. Невестка ветерана традиционно выпекала к моему приходу блины. А генерал-майор составлял на бумаге план моего «допроса». То его интересовали мировые достижения в космонавтике (таковые я лишь с огромным трудом извлекал из памяти); и мы обсуждали с ветераном войны, летали ли в действительности американские космонавты на Луну, или их экспедицию отсняли в павильонах Голливуда.

То Лукин расспрашивал меня о сельском хозяйстве (вот уж в чём я действительно ничего не смыслил). Беседовали мы с Фролом Прокопьевичем и о политике, и о природных катаклизмах (будущих). Мои рассказы пенсионер конспектировал в тетради; а после переносил на серые листы, которые (я не сомневался) после перекочёвывали в Москву или Ленинград под видом «вещих снов» генерал-майора Лукина (меня такая подача «кому нужно» моих «предсказаний» более чем устраивала).

В воскресенье двадцать пятого ноября в квартире Солнцевых мы отметили день рождения Валеры Кругликова. Устроили вечеринку в антураже советской школы магии и волшебства. Кругликова мы назначили «Игорем Гончаровым». Соревновались в приготовлении волшебных зелий (смешивали компоты и лимонады), устраивали дуэли на волшебных палочках, щеголяли в магических накидках. Валеркины родители тоже заглянули к нам в тот день — ненадолго: но взрослые «не надоедали» своим присутствием.

* * *

С каждым новым днём всё сильнее нервничала Зоя Каховская. Вот только она волновалась не из-за предсказанных в моих видениях событий — девочка переживала из-за приближавшихся соревнований по самбо. Навязчивая идея («запартерить» Свету Зотову) не покидала Зоину её голову. И это притом, что девочки (Зоя и Света) всё больше времени проводили вместе, именовали друг друга «лучшими подругами». На переменах они по-прежнему прогуливались по школьным коридорам рука об руку (игнорировали завистливые взгляды одноклассников). И часто занимали одну сторону в едва ли не ежедневных спорах с мальчишками — с Вовчиком, Пашей