Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

ли что — заново строить. Солома-то она от любой искры в пламя переходит.

Клюев удивленно поднял брови, усы его дрогнули.

— Черепицу? Трубы? Ничего ты загнул, Гриша! Что, прямо в станице воду вести собрался? Ну ты даешь!

— Так точно, — уперся я. — Надоело ведрами таскать. Хочу от ручья самотеком пустить, там недалеко совсем.

Атаман покачал головой, но усмехнулся — дескать, блажишь, юноша.

— Знаю, что на базаре торгуют. Мастерские есть, где делают. Но где именно — не ведаю. Сам не интересовался, за ненадобностью. Спроси у торговцев, на базаре наведи справки. Дорогое удовольствие, между прочим.

— Я так и думал, — кивнул я. — Спасибо, что приняли. За спрос, как говорится…

— Не за что. Ступай, Гриша. Да смотри — будь осторожней.

Я поклонился и вышел, выдохнув. На этот раз пронесло.

Солнце уже готовилось заходить за горы. Я стоял на крыльце, глядя на затихающую Горячеводскую. В голове крутились мысли: о черепице, о долгах станичникам, о двух шашках-близнецах и о деде, который, похоже, догадывается о моей тайне больше, чем показывает. Но сейчас нужно было думать о деле, а там будем поглядеть, как, говорят, или будут говорить. А хрен его теперь поймешь. В Одессе короче.

* * *

Проснулся я еще до рассвета. На постоялом дворе было тихо, только в сенях кто-то храпел. Потянулся, перевернулся на другой бок, полежал еще немного. Спать больше не хотелось.

Выспался впервые за последние дни. Главное — ничего не снилось. А то обычно во сне отголоски Чечни и Афгана догоняют, да в последнее время стал сниться тот бой с собаками Жирновского в лесу. Я ж тогда и правда чуть Богу душу не отдал.

Одевшись, я вышел во двор умыться. Воздух был свежий, чуть прохладный. Над горами едва-едва светлело. В углу под навесом уже колдовал над котлом поваренок — варил утреннюю кашу.

Я подсел ближе и попросил себе миску.

— Опять с салом? — спросил я.

— А то, с чем же, — усмехнулся тот. — Другого нынче нема.

Поел, запил крепким чаем — сразу сил прибавилось. Каша — горячая, духмяная, чай — с горчинкой. Простая еда, а лучше и не придумаешь.

Надо было для начала приодеться самому и семье чего-нибудь купить. Все-таки не дело — ходить в том, что после пожара с трудом собрали, стыдно смотреть. И в станицу выйти не в чем, не говоря уже про город.

Выйдя со двора, я направился к базару пешком. Пятигорск только просыпался: скрипели ставни, где-то вдали уже кричал возчик, подгоняя лошадь, слышались первые удары кузнечного молота с окраины.

К базару я подошел, когда солнце только поднялось над горами. А людей уже довольно много. Торговцы, возы, крики, запахи — всего понемногу. Кто-то продавал горшки, кто-то ткани, кто-то вяленое мясо и сыр. Я нашел ряды с одеждой и там задержался.

Первым делом решил себе подобрать. Готовых черкесок, имеется в виду новых найти трудно. Сейчас всю одежду по крайней мере здесь заказывают у мастеров. Но вот попробовать найти что-то уже бывшее в употреблении шансы имеются. Я подумал, что в целях экономии времени, да и денег сначала посмотрю такие варианты. А новое еще успею заказать в будущем, как с деньгами станет полегче. И еще сейчас я расту быстро, поэтому часто менять одежду придется, тратить лишние смысла просто не вижу.

Нашел лавку, где торговали подержанными вещами. Продавец — пожилой горец с седой бородой и хитрыми глазами — сразу приметил во мне покупателя. Я на прилавке стал смотреть подходящую вполне годную черкеску.

— Доброе утро, джигит! Смотри, вещь добротная, не прохудится и через десять лет, — он потряс серую черкеску. — Шерсть кизлярская, шов крепкий. Почитай и не носили ее. За четыре с полтиной бери, только для тебя.

Я покрутил черкеску в руках, прощупал ткань. Действительно плотная, хорошо сшита и не заношена совсем.

— Три с полтиной, дорогой, — сказал я. — Мне на десять лет не надобно. Я же, мил человек, расту быстро, как бамбук.

— Ох, какой бамбук, дорогой! — засмеялся торговец. — Молодой еще, а меня разорить хочешь. Ладно уж, бери за четыре, ни мне ни тебе, — протянул он руку.

Поторговались еще немного — сошлись на четырех рублях. Вдобавок я выторговал отличный кожаный пояс.

Следом взял бешмет — добротный, под черкеску как раз. Потом — две пары крепких штанов, простых, но носких, тоже в хорошем состоянии. За обе отдал три рубля. Взял чесанки шерстяные, носки такие, две пары теплые на зиму, а две полегче.

Сапоги выбирал дольше. Сейчас всю обувь так же, как и одежду нужно заказывать, и ждать долго, вот и решил поискать с чужой ноги. Хотелось, чтобы и в дорогу, и в поле годились. У одного мастера нашлись: толстая подошва, мягкая кожа, добротный шов. Сапоги обошлись в три рубля, но стоили своих денег, еще и торговался за них долго. Такие, думаю, и все пять стоили бы. Просто размер у меня еще небольшой. Как сказал продавец: «Долго стоят, шил на заказ, да вот так и не пришли за ними!»

Папаху взял серую, мохнатую — чтоб и для зимы подошла. Два рубля ушло. А бурки подходящей не нашел, решил что в следующий раз. Итак нагрузился знатно.

Увязав все в большой узел, я перешел к рядам, где торговали женским. Для Алены выбрал два простых суконных распашных платья — крепкая ткань, работа местных мастериц. За оба отдал четыре рубля. Платок взял яркий, с цветами, за полтину. Представил, как она обрадуется, и невольно улыбнулся.

Для деда купил жилетку с овчиной — теплую, добрая вещь, три рубля отдал, и новую папаху — еще чуть меньше трех. Продавец бил себя в грудь, заверяя, что в этой папахе зимой не холодно, а летом не жарко. Посмеялись вместе.

Для Машеньки — платье, синее, в мелкий цветочек, рубль ровно. Торговка еще долго пыталась всучить вышитые ленточки, но я отказался — не до того сейчас.

Когда прикинул в уме расходы, вышло, что уложился в задуманное. Кошель стал легче, но на черепицу и трубы должно было хватить.

Уже собрался уходить, как краем уха услышал знакомое:

— Гришка! Эй, Гриша, стой!

Обернулся — Елисей, старый знакомый отца, торговал лошадиной сбруей. Подошел, поздоровались.

— Слыхал я, что вы после набега пострадали. Дом, говорят, весь выгорел?

— Было дело, — ответил я. — Да ничего, понемногу восстанавливаемся. Матушку с сестренками, правда, уже не вернуть. И с батей вот беда на тракте приключилась.

— Эх, знаю, знаю… Ну, гляди, если помощь какая нужна — скажи.