Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

кровь, раскапывать могилы и пожирать мертвецов.

— Я ему про одно, а он мне опять за свое!

Силин замолчал. Лицо его застыло, превратилось в маску. Ободренный его молчанием, Василь продолжил:

— Еще у нас говорят, что панна ласка, когда ластится к пригожему человеку, может указать ему клад. Как тебе, пан Николка? А еще я читал, что укус этого зверя может быть смертельным, и что слюна ее ядовита. Если отнять у нее детенышей, то она может плюнуть в глаз и…

Лицо Силина исказилось гримасой, рот перекосился, он быстро зажал его рукой. Не удержался и захохотал:

— Плюнет… ласка… в глаз!!!

Василь удивленно захлопал глазами, совершенно не ожидая такой реакции.

— Да, именно так… В Кельце так было… Панна ласка думала, что косцы или пахари похитили ее детенышей. Она плюнула в пищу, чтобы их убить. Но увидела своих детей живыми, залезла на дерево, перегрызла веревку, корзина с едой упала, она оттащила ее в реку… Не смейся, пан Николка… оттащила, чтобы люди не умерли.

— Уф-ф-ф, — Силин вытер слезы рукавом, — ну потешил, спасибо, друже…

Василь замолчал. Снова взялся за утиную ногу, но есть не стал. Повертел ее в руке и с сердцем бросил обратно в тарелку. Силин это заметил. Еще раз протер глаза, усмехнулся, но тут же принял серьезный вид.

— Ну не серчай, прости меня дурака, что над твоей ученостью потешился… Ну ладно, друже. — Встал со своего места с кубком в руке. Подошел, обнял Василя за плечо. — Ну ты же мне как брат, ну… не серчай. Прости.

Василь похлопал его по руке, которая лежала на его плече.

— Добже, добже…

Силин сел рядом. Василь повернулся к нему, глянул в глаза и сказал серьезным тоном:

— Ты, пан Николка, можешь в это верить, можешь не верить. Только нечистый мир есть. И там, где нет Бога, Христа царя нашего небесного, там их больше. В смутные времена демоны оживают. Погане силу всей этой нечисти придают. Вот у тебя в Ёгне тишь да гладь. А тут… Сам же все видишь.

Василь замолчал. Какое-то время сидели молча. Потом Силин вздохнул тяжело, одним махом опрокинул в себя напиток.

— Да с вами поди, не поверишь. Кто про ласку, кто про полудницу… Как сговорились все.

Отер усы. Окинул взглядом стол.

— Тишка! Тишка! Еще вина тащи!

* * *

Силин вместе с Василем стояли на крыльце. Выходили, болтая и шутя, чтобы холодным вечерним воздухом выгнать хмель. Но когда вышли, разговор сам собой оборвался. В дальний лес садилось солнце. Огромное красное светило медленно опускалось за зубчатую черную стену леса. Медленно и неторопливо. Казалось, что это не солнце садится, а верхушки деревьев поглощают его последние лучи, погружая все вокруг в мягкий, мистический полумрак. Огненный диск солнца слегка дрожал в туманной дымке, наполняя воздух легким, почти неуловимым мерцанием.

Силин дернулся от неожиданности. Где-то совсем рядом, за забором усадьбы, запела женщина:

— Где твой конь? — За воротами стоял,

Где ворота? — Миколка унес,

Где Миколка? — По воду пошел,

Где вода? — Быки выпили,

Голос был сильный и звонкий, но чувствовалось, что поющая девка старается его приглушить.

— Где быки? — Быки в гору ушли,

Где гора? — Черви выточили,

Где черви? — Гуси выклевали…

Где гуси? — В лес улетели.

Простой мотив, бесконечная череда следовавших друг за другом вопросов и ответов тянули за собой, завораживали, успокаивали и убаюкивали… Тем временем солнце уходило за лес. Отблески его последних лучей исчезали среди густых ветвей. Небо медленно тускнело, а багряный свет сменялся прохладой синевы, обещая скорый приход ночи.

— Где лес? — Мужики вырубили,

Где мужики? — Мужики примерли,

Где те могилки? — Травой поросли,

Где та трава? — Трава выкошена.

Василь хмыкнул. Силин обернулся к нему. Литвин стоял молча, напряженно прислушиваясь. На его лице читалось беспокойство. А может, просто так ложилась тень заходящего солнца.

— Где та коса? — Коса выломана,

Где те обломки? — В кузнецу снесены,

Где тот кузнец? — На погосте живет.

Голос замер. Песня оборвалась. Небо вдали уже потускнело. Багряный свет сменился холодной бледной синевой, обещая скорый приход ночи. Закат потухал. Темнота обволакивала все вокруг.

— На погосте живет, колокольчики кует, на поличку кладет…

Песня, вновь ожившая, разорвала вечернюю тишину своим напором. Вместо привычного речитатива она вихрем ворвалась в засыпающий мир. Девка пела во всю мощь своего голоса, задорно и даже отчаянно.

— Поличка упала — хрясь! Колокольчики сломала — в грязь!

Он ковал-ковал-ковал… Себе голову сломал!

Песня оборвалась. Воцарившаяся тишина ударила по ушам своей пустотой. Василь стоял бледный, вцепившись руками в перила. Силин обеспокоенно посмотрел на него.

— Ты что, друже?

Василь не отвечал, и Силин повторил вопрос. На этот раз литвин ответил:

— Плохая песня. Нет, не так, — Василь мотнул головой, — вещает плохое.

— Да что она вещает? Забава же одна. Колядка. Было-не ту.

— Пан Николка. Кузнец — это бог, кует светила, создает мир. Он умрет, разобьются обереги… В мир придет смерть.

Оба молчали.

— А коса, как сабля?

Василь удивленно вскинул голову. Луна едва светила, но даже в ее слабом свете было видно изумление на лице литвина.

— С чего ты взял?

Его голос стал хриплым. Он даже забыл добавить свое неизменное «Пан Николка».

— В Полоцке, бредил когда. Видел, как саблю мою, а может, не мою… ковали. И в крови закаляли. Но мне кажется, мою…

— Пан Николка…

Голос Василя дрожал от волнения. Он хотел продолжить, но Силин не дал ему договорить.

— Все, хватит, друже. Поговорили — и будя. Смерть, она в мире всегда была. Не деться от нее никуда, — Силин похлопал Василя по плечу. — Я почивать.

Он развернулся и по скрипящим под ним ступеням поднялся наверх. Тяжело хлопнула входная дверь. Василь проводил Силина взглядом. Потом обернулся в сторону далекого леса. Туда, где зубастая, ощетинившаяся острыми вершинами елок пасть недавно поглотила солнце.

Глава 10: Душа неупокоенная

Как только Силин уехал в свою новую вотчину, первое, что хотела Анна, — это тотчас же проведать Савелия. Уже велела подать кибитку, как приметила, что кормилица Силина постоянно крутится возле нее. Вроде невзначай, а нет-нет, да и оказывается рядом. Анна быстро сообразила, что это неспроста. Видимо, уезжая, муж решил оставить за ней присмотр. Поездку Анна тут же отменила и тихо порадовалась, что не успела сказать вознице, куда едет.

Уйти из-под контроля помог случай. Двоюродная тетка Анны заехала к ним, проезжая на богомолье в Николо-Моденский монастырь, что стоял в 35 верстах от Устюжны. В монастырь она,