Дурень. Книга вторая. Позывной "Калмык" - Андрей Готлибович Шопперт

class="p1">— Суд? На Кавказ вас, Александр Сергеич, точно не пошлют. Имения могут лишить и дворянства. Без вас суда не состоится. Пока продолжайте скрываться, а я попытаюсь выяснить в Туле, что с вашими секундантами, и кто это подмазал Парамонову лапку, что он, сил не жалея, вас разыскивает. Сыновья господина Шахматова у меня на подозрении. Проверю.

— Да, у меня на их счёт тоже подозрения. Как-то легко больно старший от дуэли отказался. Удивительно. А вот если подумать, что он решил через полицию и суд мне отомстить, то всё сходится. Хотя сволочь он тогда редкая и чести дворянской в нём не лишку, — Сашка уже давненько об этом подумывал.

— Вы у него отца убили…

— Хм. Я хотел лоб под пуля подставить… А потом чего-то жалко себя стало. Дел невпроворот.

— Прощайте, Александр Сергеевич, я понимаю, что планы по калмыкам у вас не переменились?

— И вам не хворать, Олег Владимирович. Нет, всё по-прежнему. И вовремя вы их привезли. Уже пригодились. —

Иваницкий, не пересчитывая, сунул толстенькую пачку ассигнаций в ташку и вскочил на коня.

— Как будут новости…

— Я к вам заеду через пару недель. Адрес тот же? Увидимся, Олег Владимирович. До свидания.

Событие двадцать шестое

Богатство — до первого бурана, богатырь — до первой пули. Как бы далеко ни было, иди дорогою; как бы стар ни был, бери девушку. Сперва напои, потом спрашивай, зачем приехали. Вода идёт от истока к устью, преступление возвращается к преступнику.

Калмыцкие пословицы

Скрывался от надзирателей сыскного отделения Сашка всё в том же домике у озера. При этом он решил чуть облагородить быт. Заказал воинам досок. Они под кусточком на опушке сложили, Кох их в сумерках перетаскал, а утром с помощью чьей-то матери и молотка с гвоздями соорудил новый топчан взамен почти сгнившего и узкого. Как придёт кикимора, так проблема с ней вдвоём устроиться. Зад у него всегда на вису получается. А Анька головой о притолоку бьётся при скачках. Теперь скачи — не хочу. И спи спокойно в обнимку. А от комаров Анна принесла тончайший шёлк, что был в комнате Натальи Андреевны использован на балдахин. Комаров почти нет под балдахином, Анька есть, место попрыгать есть, жизнь-то налаживается.

Всё остальное время Сашка занимался конями и калмыками. Пока их заселили в новую школу. Школа как раз на четыре класса и небольшой зал для упражнений. Так что в ней пять изолированных помещений. И семей калмыков прибыло пять. Семьи, правда не маленькие, одна — старшего их зайсанги (глава рода) Аюка целых одиннадцать человек, если мелочь пузатую тоже человеками считать. У Аюка двое сыновей и дочь маленькая. А сыновья уже большие и женаты, и у них тоже там по сколько-то детей. Кто чей, Сашка не разобрался, но всего детей этих четверо и все пищат.

Уже на следующий день вновь прибывшие стали ставить юрты. Их не пять. Там как-то сложно всё. Но вырос в итоге целый городок из девяти юрт. При этом одна совсем большая и с бунчуком на шесте. Хвосты конский белые и длинные.

Аюк Сашке, перескакивая с пятое на десятое, пытался рассказать историю их рода. Оказалось, что это не пастухи какие, а настоящие казаки. Повёрстаны каким-то там нашим императором или императрицей в казацкое сословие. Неожиданное известие.

Если с ломанного и непонятного на нормальный русский перевести, то конец истории выглядит так:

Около трёх десятков лет назад в состав войска Донского переселили беляевских и чугуевских калмыков, кочевавших на Новой Днепровской линии. Вот тогда весь их род и стал казаками. А отец Аюка воевал в калмыцкой казачьей сотне в 1812 году с Наполеоном. И даже медаль имеет. Медаль «В память Отечественной войны 1812 года». Медаль серебряная диаметром чуть больше 20 мм. И на аверсе изображено «всевидящее око», окружённое лучезарным сиянием', а на реверсе надпись «НЕ НАМЪ — НЕ НАМЪ — А ИМЕНИ — ТВОЕМУ». Чего-то из Псалтири.

Сашке медаль показали, она была с ушком поперечным и продетым в него голубой лентой. Из-за этой медали, можно сказать и свалились беды на казацкий род пару лет назад. Отец Аюка Джиргал вернулся с войны раненый саблей в голову. Долго болел, слабел. Сначала ноги отнялись, потом и руки. И двух лет не прошло, как помер. Теперь обязательно в Сукхавати — это Западный Рай, также именуемый Обителью блаженства. Вот тогда младший тайши их ясуна (рода) Ноха захотел перевести семью Аюка из дарханов в «Черные люди» (хара кюн). Хара кюн имели свое хозяйство, скот, но были лишены права собственности на пастбища. Они выполняли повинности: платили ренту скотом и продуктами за пользование пастбищем, несли военную службу, собирали топливо для тайши, участвовали в облавной охоте, несли подводную (транспортную) повинность. Они не могли откочевать от своего тайши, за это налагался штраф в девять голов скота. А в прошлом году жара стояла, и степи совсем выгорели. Нет травы. Аюк и решил откочевать. А тайши их догнал и потребовал вернуться, заплатить штраф или отдать серебряную русскую медаль. Аюк тайши Ноху убил из лука, а весь род увёл с Дона на Волгу. Там в Царицыне и встретили Иваницкого. На совете мужчины решили, что за смерть тайши им будут мстить и рано или поздно на Волге тоже найдут, да и нет тут свободных хороших пастбищ, вся земля давно поделена. Решили пойти с русским, пасти огромных коней. Русский нанял большую баржу. Добирались долго и тяжело. А тут теперь вот что.

— Что нам теперя будыт, Дондук? — развёл руками Аюк

— Нормально всё будет. А кто такие дарханы?

Если опять перевести, то получается прикольно. Это как герой «Советского Союза». Только круче. Это сословие состоит из людей, совершивших подвиги, а особенно почётно, если они спасли жизнь тайши в бою или оказавших ему неоценимую услугу. Дарханы, к которым и принадлежал род Аюка, не выполняли повинности и не несли наказания за некоторые преступления. Звание тарханов передается по наследству. Получается, что тайши их Ноха поступил против уложений каких-то калмыцких.

Тут ещё прикол. Ноха — это собака. Точнее пёс, наверное. Но не важно. Зато можно пословицу применить: Собаке — собачья смерть.

Событие двадцать седьмое

Узнав, почем фунт лиха, немного поздно торговаться.

Геннадий Ефимович Малкин

— Саша, а что школ теперь