Пуля времени - Николай Свечин

зашел во двор дома на Маросейке. Там была всего одна дверь, и Георгий сунулся в нее без стука. Поднялся на второй этаж, увидел другую дверь, с медной подковой, как и было обещано. И открыл ее.

У окна сидел Двуреченский в форменном сюртуке с черными петлицами. Перед ним на столе разместились две чашки, заварной чайник и коробка с конфетами фабрики Сиу. В чашках уже дымился чай.

– Проходи, садись. Угощайся. Никакой химии, все натуральное.

Гость сел и вперил взгляд в собеседника. Руки мужчины пожимать друг другу не стали.

И только Ратманов открыл рот, как сыщик заговорил, опередив его:

– Я знаю большинство вопросов, которые ты хочешь мне задать. Давай так: сначала лекция: что, как, почему. И когда. Ты разрешишь большинство своих недоумений. Потом спрашивай о деталях.

– Валяй.

– Ну, держись за стул крепче!

И Двуреченский начал:

– Как ты уже испытал на собственной шкуре, попаданцы – не миф, не книжный вымысел, а реальность. И мы с тобой относимся к их числу. Мы особенные.

Бандит-полицейский заерзал, хотел что-то спросить, но прикусил язык.

– Таких людей на Земле очень мало, не больше тысячи. Точный подсчет, понятное дело, невозможен. Большинство и не подозревают об этой своей особости. Пока их не стукнет по башке…

Губернский секретарь, а в другом мире подполковник отхлебнул из чашки и продолжил:

– Эта особость – она сродни болезни. Генетический сбой. Искаженная ДНК-хромосома, как-то так. Я и сам толком не знаю… Передается по наследству подобно гемофилии и, как при этой «королевской болезни», лишь по женской линии, но отпрыскам мужского пола. Проявляется у кого-то раньше и чаще, а у кого-то раз в жизни. Называется хворь – ландаутизм.

– Почему?

– Потому что ее впервые изучил, описал и попытался понять академик Ландау. Тот самый, Лев Давидович, физик-ядерщик, нобелевский лауреат и прочая, и прочая, и прочая. Друг Нильса Бора и Капицы, большой шутник и гений высшей пробы. Он и сам болел, как и мы с тобой. Но, в отличие от нас, Ландау был еще и гениален. И подошел к своей особости по-научному. А когда академик сделал первые выкладки и понял, что в его руках опаснейшее оружие, то пришел в КГБ.

– Какое оружие? – не понял Ратманов.

– Ну как какое? Неужели неясно? Человек попадает в прошлое, а будущее ему известно. И он начинает сдуру пытаться его изменить. Убить молодого Гитлера, например. Или Сталина. Или предупредить власти, что двадцать второго июня начнется война. Или убеждать Фрунзе не ложиться на операцию.

– А этого нельзя делать?

– Ни в коем случае! – строго произнес Двуреченский. – Историю не изменить, она прет напролом. Убьешь Гитлера, его место займет Рем. Прикончишь Сталина – и расчистишь дорогу Троцкому. Побочный эффект всегда непредсказуем, и от него всем будет только хуже. Помнишь рассказ «И грянул гром…» у Брэдбери? Там охотник Экель, попав в мезозой, случайно раздавил бабочку. А после этого в Америке победил другой президент…

Ратманов кивнул, а его собеседник перешел к деталям:

– Доказано, что ландаутизмом болеют представители тридцати восьми родов. Они проживают на всех континентах. Именно родов! Некоторые из них находятся на грани вымирания, а другие, наоборот, многолюдны.

– Значит, я тоже отношусь к этим тридцати восьми?

– Да. Скажи, Юрий Владимирович, тебе ни о чем не говорит «барон Штемпель»?

– Так меня звали в детстве папа с мамой, это моя семейная кличка! – оживился «барон».

– А почему, не объяснили?

– Как же. Говорили, что я в два года обнаружил у мамы в сумочке штемпель, который ставили в профсоюзных билетах на марки, которые туда вклеивали. Ну, членские взносы! Их же гасили печатью. Ну и обляпал я этим штемпелем всю квартиру: скатерть, обои, себя самого с головы до ног… Кличка и прижилась. Выходит, все не просто так?

Двуреченский отхлебнул из чашки остывшего чаю и спросил в ответ:

– «Мастера и Маргариту» читал?

– Кто ж ее не читал? – почти обиделся капитан.

– Там Воланд сообщает Маргарите, что в ее жилах есть частичка королевской крови. И говорит: вопросы крови – самые важные.

– Ну и?

– Ну и ты из рода баронов Штемпелей.

Георгий чуть со стула не упал:

– Какой еще род баронов?! Мой папа шахтер! Причем потомственный!

– А мама?

– Мама учительница.

Ратманов-Бурлак только хлопал глазами. А Викентий Саввич (он же Игорь Иванович) даже хохотнул:

– Привыкай, еще и не такое узнаешь.

– Поясни!

– А я что делаю? Так вот, как раз твоя мама – из Штемпелей. Там несколько ветвей, и лишь одна из них отмечена ландаунутостью. Ветвь считай что вымерла. Ты ее единственный представитель.

– Значит, я барон? – Попаданец инстинктивно выпрямился.

– Хрена с два. Титул передается по мужской линии, ты сын шахтера и оболтус. А хворь получил по женской линии. И теперь терпи.

– Жаль… Ну, валяй дальше, добивай оболтуса.

Двуреченский-Корнилов не заставил себя ждать:

– Когда Ландау пришел к чекистам и рассказал им о своих выводах, его сначала сочли сумасшедшим. Но кагэбэшники не дураки. Они быстро вспомнили несколько загадочных случаев, которые объяснялись лишь открытием Льва Давидовича. Например, загадочное нападение на Сталина в середине тридцатых годов. Арестованный террорист сообщил, что он прилетел из будущего и хотел предотвратить Большой террор. И предсказал много чего: войну с немцами, полет Гагарина, бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. С датами, фамилиями… Его даже не расстреляли, а поместили в психушку, где бедняга скоро и помер.

Чиновник снова отпил чаю и продолжал:

– Ландау пришел на Лубянку через две недели после полета Гагарина. Ребята сунулись в архив и ошалели. Все совпадает, даже дата, ставшая Днем советской космонавтики. А протокол допроса террориста – от тысяча девятьсот тридцать пятого года… И тогда власти решили использовать открытие гения и создали самую секретную из наших спецслужб. Сто четырнадцатый отдел Первого Главного управления КГБ СССР. Его возглавил легендарный в наших ландаутистских кругах человек, полковник Никита Юрьевич Геращенков. Отец-основатель всего дела! Он же создал оперативное подразделение при отделе. Вполне себе боевое. Подразделение называется Служба эвакуации пропавших во времени. Сокращенно СЭПвВ. Я ее инспектор, направленный в служебную командировку пять лет назад.

– Инспектор? А как тебя сюда пульнули? Значит, вы умеете выцеливать нужный год и нужное место?

– Ты сам ответил на свой вопрос.

– И сможете вернуть меня домой, в двадцать третий?

– Почему нет, мне это прямо приказали. Это часть моей работы здесь. Ты не первый и наверняка не последний.

Ратманов-Бурлак почесал в голове, которая от всего происходящего снова пошла кругом, и это не было фигурой речи:

– Э-хе-хе… А в будущее тоже умеете перемещаться?

– Неа, пока не научились. В прошлое – пожалуйста, в будущее – это уже не к нам. – Двуреченский многозначительно посмотрел в потолок.

– Это все Ландау придумал?

Двуреченский вздохнул:

– Увы, там, если помнишь, случилось несчастье. Он угодил в аварию и едва не погиб. Выжил чудом, долго лежал в коме. Выкарабкался, но это был уже не тот гений и весельчак, что прежде. Его наработки остались