Добрым словом и револьвером - Алексей Михайлович Махров

строго по уставу, хотя вполне мог обойтись обращением «государь», ответил Куропаткин. Видимо, чувствовал свою вину за неудачное выступление.

– Алексей Николаевич, переделайте ваш план с учётом замечаний генерала Целебровского!

После этих слов императора по залу снова прокатился сдержанный гул – штабные мычали с закрытыми ртами «Ну, ни хуя себе!»

– Да, господа, вы не ослышались! С этого момента Виталий Платонович Целебровский – генерал-майор, а его управление подчиняется напрямую мне, минуя Главный штаб.

Глава 4. Интерлюдия. Где-то в Зимнем дворце

Утро выдалось ясным и радостным. Она проснулась от того, что Ники – её и только её Ники! – осторожно положил на её подушку свежесрезанную орхидею. Наверное, он очень старался не разбудить её, но…

Императрица Татьяна, урожденная Гогенцоллерн, для домашних – Моретта, подарила мужу улыбку и потянулась обнять его, но Ники каким-то легким, танцующим движением увернулся от её рук:

– Малышка, я грязный, потный и противный, – сообщил он весело. – Вот сейчас ополоснусь и тогда я весь твой.

– Весь-весь? – Она состроила лукавую гримаску, но муж уже скрылся за дверью, откуда донёсся шум текущей воды и его шипение: вода была холодной. Моретте оставалось только вздохнуть: весь-весь её он не станет никогда. И дело не в его «русской гимнастике», которой он упрямо занимается каждое утро, а в том, кто её муж. Повелитель огромной империи, раскинувшейся на два континента, омываемой водами трёх океанов, он вечно занят. Раньше она обижалась: ей даже казалось что, Ники к ней охладел. Но потом поняла: он не может иначе. Он любит её, любит сильно и страстно, но ещё сильнее он любит свою Родину, свою Империю и эту любовь ничто не сможет одолеть. И, поняв это, Моретта смирилась, согласившись довольствоваться той любовью, что ещё оставалась у него от любви к России…

Она вылезла из-под лёгкого одеяла, накинула шёлковый халат и уселась к зеркалу. Причёску сейчас делать не требуется: на сегодня не назначено ни приёмов, ни официальных выходов, хотя муж и его ближние упорно считают 8 Марта женским праздником. Почему? Бог ведает! Кроме них об этом «празднике» никто никогда не слышал, Моретта несколько раз опрашивала своих фрейлин – как русских, так и немок. А и ладно! Зато столько теплоты и внимания от настоящих мужчин во главе с её единственным и неповторимым супругом.

Но ведь сегодня обязательно приедет «милый друг» Graf Rukavishnikoff, привезет свои «обычные» подарки – нигде и никогда никем не виданные технические новинки. Так что всё-таки надо нанести лёгкий макияж и немного причесаться. Хорошо, что она уже давно догадалась схитрить: сделала себе короткую стрижку. Всё равно под головным убором незаметно, а так намного удобнее.

Моретта ещё водила щёткой по волосам, когда сзади её обнял Ники:

– Ну, как мы себя чувствуем? – Узкая сильная ладонь легла ей на живот. – Как там наследник или наследница?

Она слегка покраснела – не столько от смущения, сколько от удовольствия. Скоро, совсем скоро она станет матерью наследника или… In dem Arsch![44] Никакого «или»! Будет наследник! Которого они назовут Александром в честь мученически погибшего свёкра! И он будет расти таким же сильным и мудрым, как её Ники… Даже умнее и сильнее, потому что он тогда станет править сам, а они с Ники уедут на отдых в Крым, в этот алмаз России, в такую красивую Ливадию.

Размечтавшись о крымских красотах, она даже не заметила, как Ники укрепил в её волосах орхидею, как подхватил под руку, и опомнилась только когда за столом, её дружно поприветствовали телохранители:

– Доброго утра, матушка-императрица! Как почивалось?

Она благосклонно кивнула стоящим возле стола ближним людям мужа. Шелихов подвинул стул, а Таканобу Хасуда, в крещении – Матвей, коротко поклонившись, подал ей салфетку. После чего все дружно уселись за стол, и Моретта с японцем прочли молитву. Она привычно подумала, что получается странно: самыми религиозными в окружении Ники оказались она и японцы, а природные «русаки» разве что бегло перекрестят лоб своим православным, зеркальным крестом – и всё. Подумала и тут же забыла, потому что Ники отодвинул от нее кофейник.

– Милая, кофе – отличный стимулятор, но у тебя и так повышенный тонус, так что до родов тебе бы лучше обойтись слабеньким чаем с молоком.

Муж сказал это так твёрдо, что она не решилась спорить. Только сказала, что чай ей не нужен, и лучше уж она просто выпьет тёплого молока. Или сливок. Или… Придумать она не успела: перед ней тут же оказался высокий стакан, в который Махаев, уловивший кивок своего императора, тут же опростал весь сливочник.

Она рассеяно жевала, пила вкусные жирные сливки, краем уха прислушиваясь к разговорам мужчин за столом. Ники, как обычно, быстро пробегал глазами газеты, ухитряясь одновременно отвечать на вопросы своих товарищей. Вот генерал Гревс, который почти всегда завтракает вместе с ними, спросил про каких-то сербов, и муж, не отрываясь от газеты, велел наградить их орденами. Причём почему-то Белого орла…

За этими разговорами завтрак прошёл быстро. В сопровождении статс-дамы и двух своих фрейлин Моретта ушла к себе. Переоделась в платье для домашних приёмов, а попутно обсудила с Анной Карловной Энгельман новую шляпу. Продиктовала фрейлине Лиховской письмо в Екатерининский институт, в котором горячо благодарила воспитанниц, преподавателей и лично начальницу, Варвару Александровну Нейдгардт, за то, что, узнав о её, Моретты, беременности, старшие воспитанницы взялись сами вышить бельё для новорождённого наследника престола. Кроме того, дважды в день в институтской церкви Святой Екатерины теперь обязательно возносят молитву о здравии благодатной императрицы Татьяны и просят даровать престолу Российскому наследника. Диктуя, подумала, что надо бы проведать госпожу Нейдгардт: в последнее время старушка сильно сдала. Тут же испугалась: вдруг это повредит ребёнку? Попросила фрейлину пометить: непременно спросить доктора Пеля[45], можно ли ей навестить престарелую Варвару Александровну или нет? Уже собиралась выйти прогуляться по Гатчинскому парку, но тут внезапно двери распахнулись…

– Дорогая, а это мы! – Ники пропустил в покои своего друга, Graf Rukavishnikoff.

Следом за ними шагали несколько ближних телохранителей, а следом топали лейб-конвойцы, тащившие какие-то коробки и ящики.

– Ваше величество! – Рукавишников ловко, будто танцуя, склонился в изящном поклоне.

«А ведь военная форма идёт ему лучше, чем партикулярное платье! – мельком заметила Моретта. – Впрочем, форма украшает любого мужчину – не ей ли, наследнице прусских королей, знать об этом!»

– Полно, вам, милый граф. – Моретта протянула ему руку для поцелуя. – Уже скоро два года, как вам даровано право именовать меня по-простому.

– Прошу простить, государыня, – снова тот же танцующий поклон. – Государь просил меня кое-что сделать для