Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

— Позволь вручить тебе мой дар, великий царь! — услышала Феано льстивый голос хозяина. — Это прекраснейшая из дев! Я отдал за нее две мины серебра!

— Тащи ее сюда! — зашумели в зале. — Пусть танцует!

— Великая мать, помоги мне! — прошептала Феано. — Я ведь из танцев знаю только тот, которым мы славим тебя весной. А, ладно! Там же пьяные мужики! Как-нибудь выкручусь.

* * *

Ванакса Агамемнона окутал хмельной туман. Он развалился на ложе и лениво цедил вино из золотой чаши, украшенной сценами битв. Ему ближе к сорока, и он по-прежнему силен, хотя в его волосах и бороде появились седые пряди. Десятки царей от далекой Итаки до Милаванды, что за морем, склонили перед ним головы. Чего ему еще желать? У него ведь и так есть все. Земли, золото, власть, любые женщины. Женщины, да! Он любил их страстно и брал их, не считаясь ни с чем. А когда они надоедали ему, выбрасывал прочь, не испытывая сожалений. Доверенный купец решил угодить ему и подарил красивую рабыню. Агамемнон лениво повернул голову в центр зала, где его новая наложница уже пошепталась с музыкантами, которые развлекали их сегодня. Флейты взвыли необычно громко, приковав взоры гостей к той, кто стоял перед ним.

Молодая красивая женщина на мгновение застыла в центре мегарона, держа в руках даф, обтянутый кожей бубен. Первый удар — глухой, тяжелый и протяжный. Она начинает двигаться. Сначала медленно, почти нехотя. Босые ноги бьют в каменные плиты пола, как будто она хочет разбить их. Бубен гудит под ритмичными ударами девичьей ладони, а сердце царя поневоле начало биться в такт. Девчонка коснулась головы, и на ее плечи и спину упал водопад смоляных, переливающихся в лучах света волос. Ее бедра раскачиваются, плечи подрагивают, а руки то поднимают бубен вверх, к потолку, то опускают его вниз.

Ритм ускоряется. Она бьет по бубну все чаще и резче. Звук становится громче, звонче. Ее тело оживает, а стройное бедро, которое показалось в разрезе короткого хитона, дразнит собравшихся здесь мужей. Девчонка крутится, а волосы хлещут по лицу и по спине, но она все не останавливается, а босые пятки выбивают дробь из плит пола. Бубен в ее руках — продолжение рук, голоса, крика, который вот-вот вырвется из груди.

И вот она кричит. Коротко, резко, словно выдыхая, и этот звук вывел царя из оцепенения. Бубен гудит, а девушка изгибает стройный стан и кружится снова. Ее движения резкие, порывистые. Она то приближается к зрителям, почти касаясь их, то отпрыгивает назад, как будто боится их или дразнит. Ее глаза горят. Они не видят людей вокруг, они смотрят куда-то ввысь. Девушка кричит снова и замирает. А потом, через несколько мгновений, она подходит к виночерпию, наливает чашу прямо из кувшина и несет ее к царю на вытянутых руках.

Агамемнон выпил эту чашу, не отрываясь от дерзкой девчонки, которая смотрела ему прямо в глаза, а потом зарычал, схватил ее в охапку и утащил в свои покои под одобрительный рев гостей. Он берет ее быстро и грубо, а потом, уже засыпая, произносит.

— Проваливай, девка! Завтра после ужина придешь.

* * *

Надо сказать, существование в переходах огромного дворца оказалось примерно таким, как его Феано и представляла. Она уже неплохо освоилась здесь. Запутанный лабиринт из сотен помещений, где ютилось множество женщин и немного мужчин, жил довольно напряженной жизнью. Сюда, на гору, непрерывно ехали десятки телег с зерном, вином, шерстью и маслом, а обратно они же везли ткани, горшки и инструменты. Что-то продавалось внутри царства, но большая часть уходила в Навплион, где грузилась на корабли и развозилось во все концы Великого моря. Что ни говори, а керамику здесь делали просто бесподобную. Феано поначалу не могла оторвать взгляда от искусной росписи, но вскоре привыкла.

Жизнь наложницы оказалась совершенно необременительной, а вот жизнь рабыни — очень даже непростой. Царь нечасто радовал ее своим вниманием, зато писец, который каждое утро строил толпу женщин в шеренгу и пересчитывал по головам, спуску никому не давал.

— Сорок девять, — тыкал он палочкой в грудь каждой, — пятьдесят, пятьдесят одна, пятьдесят две, пятьдесят три! Двоих не хватает! Где они?

— Захворали, господин, — хором ответили рабыни. — Лежат в лихорадке.

— Проверим, — пробормотал писец, стер что-то на табличке и нанес новые значки. Феано уже знала, что он потом начисто все на папирус переписывает. Папирус дорогой, его из самого Египта везут, а потому все надписи сначала на глине делают.

— Ты, ты, ты, ты и ты, — ткнул писец наугад. — Вы пятеро идете на кухню! Там работы много. Завтра басилей Нестор приезжает в гости, будет пир. Вы трое — молоть зерно. Остальные идут ткать. Кто норму не сдаст, без ужина останется. Смотрите мне, я проверю! И не вздумайте нити пропускать! Жалобы пошли, что полотно до того тонкое, аж насквозь светится. Кто хитрить будет, высечь велю, так и знайте!

— Дива Потиния, помоги мне! — горестно вздохнула Феано, именуя Великую мать так, как принято было в Микенах. Она увидела целую корзину пряжи около своего ткацкого станка, это и был ее урок на сегодня. Впрочем, и остальные женщины тоже закудахтали, прикинув, что пряжи сегодня положили больше чем обычно.

— А кто тут во дворце главный? — спросила она у рабыни Гелы, единственной из всех, с кем сблизилась за это время. Женщина лет под сорок, неизвестно от кого прижившая в неволе двух дочерей, оказалась незлобива и добра до невозможности. Она сама родилась здесь, а за воротами была раза три за всю свою жизнь. Низенькая, щуплая, подслеповатая, Гела часто моргала и подносила к лицу то, что пыталась рассмотреть. Ее сажали сучить нить, больше у нее уже ничего не получалось.

— Так сам царь главный, — непонимающе посмотрела на нее Гела. — Ванакс наш Агамемнон. За ним царица Клитемнестра стоит. А из больших вельмож — господин лавагет, который войском командует, и господа экеты, вельможи царские, да тереты — знать, которая на земле сидит и воинов дает. Писцы еще есть…

— А басилей — это кто? — спросила Феано.

— Басилей, — наморщила в раздумье лоб Гела, — он вроде как царь, но поменьше нашего. Наш вроде как над царями царь. Басилея наш ванакс Агамемнон назначить может, а бывает так, что от веку те цари правят. Или вот как Менелай Спартанский. Он на дочери покойного царя Тиндарея женился, Хеленэ, и так сам царем стал. Хеленэ и наша царица Клитемнестра — сестры родные. А Менелай — Агамемнону