Андрей Ерпылев - Имперский рубеж

– А в чем разница?

– Да, в принципе, не такая уж и большая. Абдулла, пройдоха, вас, ручаюсь, отлично понял. Но признаться в этом – ни-ни. Он – узбек, а они, сучьи дети, видите ли, презирают пуштунов, считают дикарями и разговаривать по-пуштунски считают ниже своего достоинства. Примерно как наши соотечественники из Западных губерний. Поляк или литвин редко снизойдет до того, чтобы показать, что понял вас, хотя русский для него – второй родной.

– Выходит, – расстроился Саша, – все мои старания напрасны?

– Ни в коем случае! Где-нибудь в Джелалабаде вашим познаниям цены не будет. Пуштун, видящий, что руси – русский по-ихнему – пытается говорить на его языке, посчитает вас едва ли не братом. А уж желанным гостем – непременно… Ладно, побуду вашим переводчиком сегодня. Чилим! – обратился он к хозяину требовательно.

Тот сразу закивал, и на прилавке один за другим принялись выстраиваться кальяны – один другого изящнее.

– Вот, – выбрал наконец один из них Александр.

Продавец тут же начал разливаться соловьем, видимо, расхваливая товар, а Еланцев насмешливо бросил:

– Бла-бла-бла… Клянется-божится, что это, мол, настоящее серебро и коралл. Хотя на самом деле – обычная штамповка, сварганенная где-нибудь в Персии на британских или немецких станках. Серебрёная латунь и пластмасса. Но выглядит действительно привлекательно, не спорю. У вас есть вкус, поручик.

– Спасибо, – засмущался Бежецкий. – Сколько стоит?

– Ин ч’аст? – тут же перевел поручик.

– Сад, – улыбнулся афганец.

Это слово Бежецкий знал. Молодой человек прикинул, сколько денег у него в бумажнике, и решил, что легко может выложить бумажку в сто афгани за понравившуюся ему вещь. Но стоило ему вынуть купюру, как улыбка сбежала с лица «приказчика». Он принялся недоуменно бегать глазами с лица Еланцева на Сашу и обратно и съежился, будто бы даже уменьшившись в размерах.

– Я сделал что-то не то? – забеспокоился юноша.

– Конечно! Вы же не торгуетесь.

– Но цена в сто афгани меня вполне устраивает.

– А уж его-то как устраивает! Это же раза в три больше реальной стоимости этой безделушки.

– Ничего не понимаю…

– А тут и понимать нечего. Торговаться при купле-продаже на Востоке – один из свято чтимых обычаев. Это и развлечение, и правило хорошего тона. Отказываясь торговаться, вы его просто-напросто оскорбляете, демонстрируете неуважение… Да что там неуважение – презрение.

– Хорошо… Пусть будет… Десять!

– Дах, – невозмутимо перевел поручик.

Абдулла тут же просиял:

– Навад!

– Девяносто.

– Двенадцать! – внезапно почувствовал азарт Александр. Действо начинало ему нравиться, напоминая игру.

– Дуаздах, – гортанно выдохнул «переводчик».

– Х-хаштад!..

Уже перед самым выходом Саша споткнулся глазами о пару высоких шнурованных ботинок никогда ранее не виданного им фасона: щедро усыпанные рифлеными резиновыми финтифлюшками, с квадратными носами, на толстенной подошве – они не то чтобы были красивы, скорее уродливы: так может притягивать взгляд страшная, не похожая ни на что морская рыба. Они стояли среди оружия так органично, словно и сами имели отношение к этим смертоубийственным штучкам.

– Что вы там приметили? – тоже остановился рядом Еланцев.

– Да вот… – коснулся пупырчатой черной кожи рукой Александр. – Разве тут и обувь продают?

– А-а-а! – Поручик сцапал один ботинок и повертел в руках. – А это не простая обувь, Саша. Это английский армейский ботинок. Так называемый ботинок спецназа. Он и вправду имеет некоторое отношение к оружию.

Герман едва слышно щелкнул чем-то на ботинке, и из квадратного носа выскочило короткое, в полвершка, бритвенно-острое лезвие, едва не чиркнувшее Бежецкого по руке и заставившее отшатнуться.

– Хорош фокус? – расхохотался поручик, довольный произведенным эффектом. – Представьте себе, как будет огорошен ваш противник, получив таким вот ботинком в живот. Во втором – такое же.

– А сколько это стоит? – заинтересовался Саша.

– Думаю, вам будет по карману. Кроме того, вещь добротная – износу не будет. И ноги в них не так преют, как в наших: стельки там какие-то хитрые. Что с них возьмешь? Англичане! Комфорт превыше всего.

– Тогда я, наверное, возьму…

– Берите-берите. Советую от всей души. Сам бы взял, да, увы, – в кармане ветер гуляет.

– Я могу ссудить.

– Нет, эта вещь ваша, – спрятал в подошву клинок Еланцев и вручил ботинок, очень легкий для такой массивности, в руки юноше. – Помочь поторговаться?..

Субботний день выдался ясным и солнечным, но Александра это не радовало.

Едва ли не всю неделю он не вылезал из ангаров Королевских Афганских ВВС, ковыряясь вместе с прапорщиком Деревянко и капитаном Неустроевым в чреве выкрашенных в защитные цвета «летающих гробов», сошедших с конвейеров самых разных держав – Германии, Франции, Североамериканских Соединенных Штатов… Были даже два британских вертолета, а не хватало только русских. И ни одного «моложе» двадцати лет.

Бежецкий, конечно, в училище проходил курс пилотирования, но копаться в выстуженных морозом металлических потрохах винтокрылых уродцев его не привлекало никогда. Однако приказ полковника Грум-Гржимайло звучал недвусмысленно, и приходилось, стиснув зубы, под чутким руководством соседа по жилищу, разбираться в тонкостях устройства двигателя или различиях «Рено» и «Майбаха». Хотя, с рядом оговорок, юноша и готов был признать правоту командира: случись, что штатный пилот будет убит или ранен, – отряд окажется обреченным. А хотя бы примерное знание машины давало пусть и призрачные, но шансы на спасение.

В результате экзерсисов на морозе молодому человеку нездоровилось, и, хотя он пытался убедить себя, что сухость в носоглотке – следствие обезвоженного горного воздуха, явно повышенная температура иного объяснения, чем какая-нибудь инфлюэнца, не имела. Дома подобное недомогание его не испугало бы: «фамильная» пол-литровая кружка обжигающего чая с малиной на ночь, сон под двумя одеялами до третьего пота, и от простуды и следа бы не осталось. Но где здесь взять малину… Тревожить же по пустякам медиков, не говоря уже об Иннокентии Порфирьевиче, не хотелось.

Александр тоскливо посмотрел на электрический калорифер в углу, теплившийся, по его мнению, едва-едва, и плотнее завернулся в одеяло.

«Слава богу, – подумал он с облегчением, – что сегодня никуда идти не нужно… Буду валяться с книжкой весь день, и хоть трава не расти!..»

Нет худа без добра: в ангарах он свел знакомство с прапорщиком Тимофеевым, тоже летным техником, бывшим студентом Казанского университета, как выяснилось, обладателем неплохой библиотеки. И славный молодой человек тут же ссудил поручика несколькими книгами под честное слово обращаться с ними бережно и сразу по прочтении вернуть. Один из этих томов – сборник документальных повествований о покорении Средней Азии Саша сейчас и штудировал.

«…Попробовал я было проползти до реки, – говорил несчастный, – но силы не позволили, хотел из юрты вытащить мертвого – тоже не мог… А вот этот, вероятно, не сегодня, так завтра отдаст Богу душу, – сказал он, указывая на лежавшего ничком товарища…

У меня слезы подступили к горлу. Баранов, понуря голову, не понимая нашего разговора, сидел, устремив свой взор в сторону.

Когда я сказал ему о том, что слышал от афганца, он возмутился.

– Это же свинство, наконец, – проговорил он. – Вот наша пресловутая гуманность к врагам, вот красноречивый пример ее, – возмутился он, и мы, обещав раненым сегодня же облегчить их участь, отправились на бивуак.

Рассказ наш о состоянии раненых произвел сенсацию между офицерами, многие из них сейчас же отправились к несчастным, захватив с собою обильное количество провианта, а к вечеру этих афганцев перевели в отрядный лазарет; двое из них были уже мертвы, а потому похоронены возле могилы своих товарищей…»[24]

Чтение прервал стук в дверь.

«Если опять Деревянко – не открою! – со злостью подумал поручик, закладывая страницу листочком, на котором делал выписки, намереваясь кое-что занести в свой дневник. – Надоел хуже горькой редьки со своими «Майбахами»!»

– Кто там? – хрипло спросил он и закашлялся.

– Можно? – просунулся в дверь Еланцев.

Его страждущий тоже не слишком жаждал видеть. Но все-таки лучше вечно унылого Деревянко.

– Входите, поручик, – слабо отозвался Саша, откладывая книгу на столик.

– Ну и Африка у вас тут, – расстегнул шинель и бросил теплое зимнее кепи на стол Еланцев. – Парную решили устроить?

Особенного тепла юноша не ощущал и вяло пожал плечами.

– Что-то вы совсем закисли, мой дорогой. Посмотрите, за окном денек-то какой!

– Нездоровится мне что-то, Герман, – честно признался Александр. – Должно быть, простыл… А по какому поводу парад?