Назад в СССР: Демон бокса – 3 - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

сидит за красной кнопкой пуска ракет. О запросах его дочерей на выезд в США известно давно. Причина отстранения в другом. В чём? И должно ли меня это волновать?

Ольга принялась потрошить мини-бар. Я должен был сказать, что здесь бухло не оплаченное, как внизу на веранде, и вообще дорогое. Но не стал. Она выжрала виски прямо из мерзавчика, не наливая в стакан.

— Оль, успокойся. В результате останется один, если Вика сумеет и маму убедить переехать сюда, подлечиться.

— Валер… Ты такой умный, но ни черта в женщинах не понимаешь. Она не приедет. Неужели не догадался? Будет собираться, ныть, говорить, что — вот, надо с мамой посидеть, у неё сердце слабое, Ваня болеет, ещё какие дела, надо экзамены досдать, чтоб получить диплом иняза… Я тебе скажу, даже Гоша не причина, если ревнуешь. Она сама такая. В отца. Поздно, господа, я приняла решение, и меня проще убить, чем от него отказаться.

— Ты не такая?

— Когда на меня накатывает, я говорю себе: не будь как они! И всё же могу прислушаться к голосу здравого смысла. Ты — сказочный принц для Вики, другая бы держалась руками и ногами, независимо любит или не любит, тем более, вроде правда была влюблена. А ты?

— Тоже — был.

— Но вы спите… спали вместе. Я из соседней комнаты в «Астории» слышала — шуршите как мартовские кошки.

— Оль! А почему — нет? Я мужчина с естественными потребностями, женатый. Рядом в койке сексапильная баба. Нелюбимая… И что? Если бы все трахались, только переполненные возвышенными чувствами, секс на планете случался бы в десятки, если не в сотни раз реже. Вот ты сама — по любви?

— Со Стасиком — да. В какой-то мере. Он первый был! Но не тот, для которого я — последняя. Потом пару раз… ну так, чтоб убедиться — не моё.

— То есть у тебя даже потребность в регулярном сексе не разбужена. Иначе понимала бы — надо сбрасывать напряжение.

Она сидела на широкой двуспальной кровати, подобрав под себя длиннющие ноги. Машка мирно дрыхла рядом — одетая, не хотели тревожить.

— Вам, мужикам, сбрасывать не сложно.

— Ты про мастурбацию? Твоя правда. Но нужна ещё психологическая разрядка, а для этого требуется женское тело рядом. Ну, или мальчика, у кого какие запросы. Вэнса видела? «Я хочу увидеть небо голубое, голубое», помнишь у Пугачёвой? Так посмотри на сенатора, не бывает голубей. Жена рядом — только для отвода глаз.

— Не обратила внимания… В Минске гомики скрываются.

— Здесь не стесняются. Ничего, привыкнешь. Это как в привокзальном туалете. Заходишь — вонь невыносимая. Потом принюхался, и можно терпеть. Извини, я не толерантный. Кстати, полчаса прошло. Пробуем ещё раз звонить?

— Я — нет. Слышать о себе как о последней бл… из уст родного отца — спасибо, сыта.

Пока набирал, Ольга откупорила второй мерзавчик. Похоже, такая добавка к принятому внизу её доконает и вырубит как хук в подбородок. Ответила Вика.

— Слышала, папа ругался, а я Ваню кормила, не могла подойти.

— Он Олю помоями облил. Сидит, плачет, выпила виски, взялась за джин. Сейчас поведу к унитазу, пусть метнёт обратно.

— А белочка?

— Нет, до белочки ещё не допилась… А, ты про Машуню. Натанцевалась на свадьбе, спит без задних лап. Но наверняка спросила бы: когда мама приедет.

Ольга иронически скривилась: ну и?

— Документы отдадут в Москве на следующей неделе. Но даже не знаю… Пока маму ещё выпишут, спазм ей сняли, хорошо, что не инфаркт. А тут дома дурдом. Представь, что папа учудил…

— Удиви.

— Во всеуслышание заявил на офицерском собрании в училище, что подготовка договора по ракетам средней дальности — измена Родине, а в Кремле засели предатели. Мне ещё дома хвастался — как я их! Вчера уехал на работу с водителем на «Волге», вернулся на трамвае. Мы как раз с Ваней гуляли. Злой как чёрт. Жду, когда его уложат в госпиталь на обследование перед отправкой на пенсию. Хоть звания не лишили бы, какие-то деньги…

— Пусть мама продолжает получать мои мандариновые от Резо, когда ты уедешь в Штаты.

— Я не знаю, когда я уеду! Дурдом! Без Машеньки душа рвётся, но и маму оставить с этим… «Вспышка справа». Она снова загремит в кардиологию. Не знаю, Валерочка, прости, не знаю…

— Что я говорила? Не злорадствую, сочувствую, — Ольга вежливо выдержала с минуту после того, как я положил трубку и матюгнулся. — Ты её разлюбил, когда узнал про них с Гошей? Так не было ничего. Он — импотент.

— Наверняка пробовали.

Я вернулся к кровати и растянулся на ней, пропихнувшись между Машей и Ольгой. Лежбище было столь широкое, что вместило бы и ещё одно тело, как в анекдоте «Ленин с нами». Давно пора заканчивать и тащиться к себе. Но невыносимо оставаться одному. Наверно, перенесу дочу, тихонько раздену, пусть спит рядом с папой, и плевать на америкосов, подозревающих в нежном отношении папы к дочке намёк на педофилию. Сами извращенцы, мать их…

— Думаю — пробовали, — согласилась свояченица. — Скорее всего. Подробности не расспрашивала.

— Бывает разное. Она сказала: подаю на развод. Значит — ушла от меня, сбросила всякие обязательства. Потом люди сходятся, будто снова медовый месяц, любовь-морковь. Но Вика не ушла куда-то к себе или к новому мужчине, а оставила себе наш дом. Мой дом, построенный до свадьбы.

— Храм вашей любви.

— Не ёрничай. Так оно и было. И она привела в него Гошу, прекрасно зная, как я к нему отношусь. Тут не мои собственнические чувства виноваты, ты же понимаешь, ревность, в первую очередь, это собственническое чувство. Дико обидно другое. Ей, недавно клявшейся в вечной любви, вдруг в одночасье стало плевать, что я обо всём думаю. Просто вычеркнула меня из жизни, не считая дома и алиментов.

— А ты погоревал и вычеркнул её.

— Да, но не Машу. А они связаны. Вообще не понимаю, как она кинула её в Москве со мной, когда оформлены документы на вылет…

— Для меня тоже — загадка. Убеждала себя, что вернётся в Москву и воссоединится с нами? Понятия не имею. Но как бы то ни было, она там и останется в Минске, мы — здесь. Ты уже спишь?

— Признаться, сон как рукой сняло. Не удивляйся, меня на двенадцать раундов