Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

Я промывал раны, зашивал, мазал швы «бальзамом Руцкого» и бинтовал. Накладывать повязки мне помогали егеря, выделенные для такого дела Синициным. Они же резали бинты из принесенного фельдфебелем полотна – мои кончились быстро. Большинство ран оказались рублеными – саблями поляки владели отменно. Страшные на вид, они не вызывали опасений – если держать в чистоте, заживут. Будут шрамы, но кого это пугает? Достал две пули – из плеча егеря и ягодицы мужика. Последнего привели под руки односельчане и, стоя у порога, скалили зубы над незадачливым товарищем. Настроение у всех было приподнятым. Мы разгромили вдрызг сильного противника, понеся при этом минимальные потери: погибли трое егерей и два мужика. Это сообщил заглянувший в импровизированную операционную Спешнев. Выглядел он чрезвычайно довольным. Другие потери тоже невелики. Тринадцать человек раненых, из которых только пять – егеря. С десяток солдат имели легкие порезы, которые они отказались лечить, сказав, что и так заживут. Но я все равно велел протереть их водкой и помазать бальзамом – береженого бог бережет.

С ранеными я управился к полудню и, оставив их на попечение егерей, выбрался во двор. Его уже очистили от тел, только бурые пятна на гравии говорили о разыгравшемся здесь бое. Несколько мужиков сгребали испачканные кровью камни и песок деревянными лопатами и кидали их в телегу. Другие засыпали получившиеся выбоины свежим гравием. Командовал ими Егор. Из трубы поварни валил дым, по двору сновали егеря с какими-то тюками на плечах. Выглядели они довольными и слегка пьяными. Видимо, тароватый Ефим не скупился на угощение из графских подвалов. Пусть.

Я сел на ступеньку и прикрыл глаза. Зверски хотелось спать: ночью я практически не сомкнул глаз – даже водка не помогла.

– Ваше благородие!

Кто-то тронул меня за плечо. Я открыл глаза. Передо мной стоял Пахом. В одной руке он держал глиняную миску, полную каши. Из нее торчала ручка деревянной ложки. В другой солдат сжимал ломоть хлеба.

– Ешьте, ваше благородие! – он сунул миску и хлеб мне в руки, затем достал из лядунки манерку. Сняв с горлышка стакан, наполнил до краев и протянул мне. – Пейте.

Желудок предательски забурчал: в последний раз я ел вчера вечером. И пить хотелось. Я выхватил из руки Пахома жестяный стакан и залпом выпил. Водка, твою мать! Пахом мог и предупредить. Однако ругать его я не стал: человек из лучших побуждений…

Кашу я смолол вмиг. Горячая, на мясном бульоне, пахнущая дымком, она казалась необыкновенно вкусной. Да и хлеб был хорош. Голод – лучшая приправа. Пока я ел, Пахом топтался рядом, глядя на меня, как заботливая мать на непослушного ребенка.

– Фельдфебель приказал вас накормить, как только с ранеными разберетесь, – сказал, принимая опустевшую миску с ложкой. – Я и раньше хотел, но он велел не мешать. Еще вина?

– Нет, – отказался я. В голове шумело, и отяжелевшие веки неудержимо ползли вниз. – Кстати, с чего ты меня благородием зовешь? Да еще на вы?

– Фельдфебель сказал, что вы не фершал, а вовсе даже лекарь, – пояснил фурлейт. – А лекарь по чину ровня офицеру. Значицца, благородие.

Я не стал спорить, встал и отправился в комнату, которую нам со Спешневым выделили для отдыха. Там торопливо стащил с себя одежду и сапоги, после чего повалился на постель. Уснул сходу.

7.

Разбудил меня Пахом, тряхнув за плечо.

– Вставайте, ваше благородие! – сказал, когда я разлепил глаза. – Командир зовет.

– Который час? – спросил я, зевая.

– Не ведаю, – пожал он плечами. – Вечереет уже.

Ну да, нашел у кого спрашивать. Часов в роте нет даже у Спешнева. Дорогая вещь – армейскому офицеру, живущему на жалованье, не по карману.

– Одевайтесь, – Пахом взял с лавки и подал мне подаренный графиней охотничий костюм. – Я одежу, пока вы спали, постирал и у печки высушил. В крови была.

– Спасибо! – сказал я.

Пахом даже бровью не повел. Не принято здесь благодарить низших чинов за услугу, оказанную старшему по званию или положению, но я так привык, и, похоже, что мой внештатный денщик – тоже.

Одевшись, я спустился во двор. По коридорам дома бегали девки и лакеи, во дворе стояли кареты и повозки, из чего я сделал вывод, что графиня вернулась. Интересно, как она оценила опустошение запасов спиртного? Ладно, не моя забота. Пахом отвел меня к каретному сараю, где обнаружились Спешнев и Синицын, сидевшие на лавке за накрытым холстиной столом. Под ней бугрились какие-то предметы. Меня командир роты и фельдфебель встретили внимательными взглядами.

– Ступай! – махнул Синыцин Пахому, и тот вышел, притворив за собой створку ворот.

– Как чувствуете себя, Платон Сергеевич? – спросил Спешнев.

– Замечательно! – ответил я. – Поел, отдохнул.

– Вот и хорошо, – кивнул он. – Я позвал вас по важному делу. Взгляните! – он указал рукой в сторону.

Я повернул голову. В стороне, прислоненные к стене сарая, стояли ружья. Рядом на расстеленном рядне высились груды сабель в ножнах, лежали сваленные в кучи пистолеты. Ух, ты!

– Трофеи, – пояснил Спешнев. – Желаете глянуть?

Желаю! Я подошел к стене и первым делом рассмотрел ружья. Штуцера, мать их! Вернее, карабины. У французов они называются так. Редкая вещь[55]. Я пересмотрел все и выбрал один штуцер. Граненый ствол с серебряной насечкой, ложе и приклад из орехового дерева. Легкий, прикладистый. Явно делали на заказ[56]. Беру!

Я повесил штуцер за спину, следом перекинул через плечо сумку с патронами и принадлежностями, которая обнаружилась рядом на земляном полу. Позже посмотрю, что внутри. Мимо сабель я прошел, только мазнув взглядом. Мне эти железяки без нужды. Заметил только, что некоторые рукояти украшены камнями. Однако! Внезапно взгляд зацепился за лежащие сбоку полусабли, они же тесаки. Интересно, откуда они у кавалеристов? Сугубо пехотное оружие. На русские не похожи: рукоять с развитой гардой[57]. Я взял один, вытащил из ножен клинок. Хм! Широкий дол (у русских тесаков его нет) и солидное лезвие. На нем клеймо в виде якоря. Странно, зато рукоять лежит в руке удобно. Беру. Был бы пешим, отказался – лишняя тяжесть, но у меня конь есть. В сакву суну.

К пистолетам подходить не стал: мне моих «шкатулочных» хватит. Надежные и бьют метко – проверял.

– Штуцер и тесак беру себе, – сказал, повернувшись к Спешневу и фельдфебелю.

– Видишь, какой у нас лекарь, Синицын? – усмехнулся штабс-капитан. – Первым делом к оружию кинулся. А это вам не интересно?

Он сдернул прикрывавшую стол холстину. Мама мия! На сбитой из досок столешнице лежали в ряд карманные часы – не менее полутора десятков, кучки серебряных и золотых (!) монет, перстни, медальоны, цепочки, стопки ассигнаций… Откуда столько?

– Не простых кавалеристов