Араб с острова Банда - Михаил Васильевич Шелест

ж…, — не успел договорить я, как послышался удар и треск.

— Они, что там? Слепые? — Крикнул я. — Парус по ветру.

Каракка напоролась на скалы.

Сбросив ход и развернувшись, мы вернулись к скалам с подветренной стороны и обошли их вокруг.

Островок был совсем крохотный и состоял из пяти, стоящих кольцом, остро поднимавшихся из воды зубов. Это были просто камни. Между ними плескались волны. Каракка плотно засела между двух «зубов» и тонуть не собиралась.

На её палубе суетились матросы. На бушприте стоял человек в дорогом камзоле и шляпе с пером, вероятно, капитан и смотрел за борт.

— На лоте десять футов.

— Майна якорь.

— Кто вы такие? — Крикнул я в рупор.

— Франки! — Крикнул офицер.

— И что же вы тут делаете, франки?

— Я тосканец на службе у франков. Меня зовут Джованни да Верраццано.

— И куда направлялись, господин Джованни?

— К берегам Санта-Круз, — чуть помедлив, ответил тосканец.

Всё с ним было понятно. Браконьер. Трелюет красное дерево. Издеваться над ним мне вдруг расхотелось.

— Много вас?

— Тридцать пять моих и двадцать рабов.

— У меня всё под жвак. Только на палубе есть место. Могу взять максимум десять-пятнадцать человек. Дождёмся мою флотилию. Зажигайте фонари. Завтра должны подойти.

Мы и сами рассветили джонку, как новогоднюю ёлку.

— Со стороны подумают, что горим, — подумал я.

Я позвал тосканца к себе на борт, но он отказался.

Как и ожидалось, мои расчёты оказались верны, все мои суда появились на горизонте около полудня, и шли вполне себе по установленному курсу. Чуть левее этих скал.

Увидев нас, они вскоре уже бросали якоря рядом. А кому не хватило якорного места, крепили чалки с помощью шлюпок за камни. Благо море не штормило. Нам везло.

Но перегрузились мы знатно. Грех было оставлять восемь пушек. Я сильно пожадничал. Раскрепив их по свободным портам, я взял ещё капитана. Остальных франков и рабов распихали по другим коробкам.

— Вы предупредите сразу своих, — сказал я тосканцу. — Если будут «барагозить», пойдут кормить крабов.

— Что есть — «барагозить»?

— Дурить и хамить. Пусть сидят, как мыши под веником.

— Я предупрежу.

— И я не шучу! — Сказал я.

Капитана каракки я поселил в каюте, предназначенной для капитана, заклинив смежную дверь. Вёл он жизнь затворническую, выходил из каюты редко. Видимо сильно переживал за свой погибший корабль.

* * *

Я уже не рвался вперёд, а шел, уменьшив площадь паруса и уровняв таким образом свой ход с остальной группой. До острова Фернандо добрались без приключений и все вместе, но останавливаться мы не стали. Воды мы набрали в пути, дождевой, так как вошли в зону тропических ливней, а тосканец высаживаться на острове расхотел, причину не объяснив.

— Я хотел бы тогда прояснить ситуацию. Мы идём не за добычей, а на мои земли. Мы там будем жить. И жить по моим законам и правилам. Все подчиняются мне и выполняют только то, что я скажу. Скажу со скалы прыгнуть, и придётся прыгать. Возвращаться скоро мы не собираемся.

Я пытался его запугать, но у меня не получилось.

— Я бы и сам прыгнул, — сказал он, абсолютно подавленным тоном.

И я от него отстал, только приставил часового к его каюте.

Через трое суток мы, точно в рассчитанное мной время, увидели материк и, с большой осторожностью, встали на якорь в некотором расстоянии от берега на глубине шесть футов под килем. Я не знал высоту здешних приливов-отливов и опасался посадки на мель. Такое часто случалось в Юго-Восточной Азии. Я видел отливы по два и три метра. Предчувствия меня не обманули. Утром корабль осел на два метра. Высадка на берег отменилась, и мы двинулись дальше.

Стояла дикая жара, а наши трюма были полны переселенцев. Мы ещё в Лиссабоне соорудили сборные вентиляционные трубы, как у меня на джонке, выставляемые с противоположных концов кораблей, которые обеспечивали движение воздуха в трюмах. Благодаря им до конца путешествия никто не умер.

Бразильское побережье манило зеленью, обилием разноцветных птиц и многоголосицей. Глубины манили кристально-чистой водой и пестротой морской живности, но мы шли и шли к своей цели, внимательно всматриваясь в глубины не на рыб, а ища дно и рифы, и делая необходимые измерения.

Моя джонка ежедневно вставала на якорь. Я дожидался полудня, с помощью секстанта и хронометра «брал точку» и переносил её на карту. Потом я нагонял группу. Ветер дул почти встречный, но моя джонка шла бейдевинд[24] очень уверенно. Её почти косые паруса, плавная обводка корпуса и его отношение ширины к длине, как один к четырём, позволяли держать приличную скорость и нагонять, далеко ушедшие корабли.

Китайцы знали толк в судостроении и принцип «длина бежит». Подобное соотношение ширины к длине судна положительным образом сказывалось на скорости джонки, а частичное отсутствие киля и установка нескольких бизаней на самой крайней точке кормы, повышали её маневренность.

Способность брать практически встречный ветер, обусловливалась почти плоскими бамбуковыми парусами, для чего нижний рей с помощью канатов опускался, натягивая парус. На обычных брезентовых парусах это было невозможно.

До Кабу-Фриу мы шли ещё четырнадцать дней и когда она вдруг открылась, мы поняли, что попали в райский уголок. Закрытая мысом и островами бухта с почти белым песком и приличными глубинами, раскрылась, как сказочный мир. Но нам пока было не до местных красот. Мы слишком были утомлены, из трюма слышались стоны и плач.

На берегу я разглядел огороженный не очень высоким забором форт и людей. Несколько длинных лодок поплыли навстречу нашим кораблям, и ещё до того, как мы бросили якоря, они облепили нас.

Лодки представляли собой местные долблёные плавсредства около четырёх метров длинной. В них сидело три-четыре человека, не похожих на европейцев. Большинство из них были абсолютно голые. Они лопотали на далёком от моего понимания языке и пытались забраться на борт.

— Нельзя, — крикнул я.

Бразильцы удивлённо посмотрели на меня.

— Почему? — Спросил один из них.

— Мы будем высаживаться на берег, — продолжал я говорить на португальском. — Будет мало места. У нас много людей. Потом.

— Понятно, — сказал местный и что-то стал кричать своим товарищам.

Мы спустили на воду шлюпки и стали выводить из трюма людей. Я им мысленно сочувствовал, но в то же время, понимал, что наши условия содержания мало отличались от тюремных английских, куда садят бродяг, попадающихся в городах. А куда ещё деваться крестьянам, если у них отобрали землю. В Англии с бродяжничеством боролись очень сурово с пятнадцатого по девятнадцатый век. Это я помнил хорошо.

Помнил я и то, что на