Михаил Ахманов - Ассирийские танки у врат Мемфиса

Правда, Синухет описывал страну Иаа, что в Верхнем Ретену, как рай земной, а это сейчас ассирийская вотчина. Но мог он, подобно многим путешественникам, не сказать всей правды, а еще вероятней – приукрасить землю ту себе же в утешение. Ведь тосковал он по родине и понимал: как ни хороша страна Иаа, а с Та-Кем не сравнишь! Да и что было в той стране хорошего? Если разобраться, сидел Синухет на границе, защищал край от диких горцев, а люди его то хватались за мечи и копья, то пахали землю, каменистую и не такую плодородную, как у нас. Вот и все радости! Хотя, пожалуй, было кое-что приятное…

«Прошло время, и выросли мои сыновья, и стали они воинами, подобными юным львам. Каждому Амуэнши назначил удел, не обделив никого из внуков своих; правили они племенами той земли и стояли друг за друга и за меня, их родителя, как могучие слоны против диких быков. И был я этим доволен, ибо не все в стране Иаа меня почитали. Были люди среди знатных, терзаемые завистью и говорившие так: «Привел Амуэнши чужеземца, и одарил его богатством, и отдал ему дочь, и поставил выше нас – а в этом поношение для нашей чести! Стар уже Амуэнши, и когда уйдет он к предкам, сядет чужак на его место и будет властвовать над нами и нашей землей. Нельзя, чтобы такое случилось!»

Выбрали знатные меж собой лучшего бойца, и был тот воин грозен, могуч и силен, как взбесившийся буйвол. Не было подобного ему в тех краях, и бросил он мне вызов, думая, что справится со мной – ведь прожил я в стране Иаа много лет, и в волосах моих уже виднелись серебряные пряди. Решил тот силач, что убьет меня с легкостью, а после разорит мой дом и уведет мои стада, как было в обычае в Ретену. И даже правитель Амуэнши не мог пойти против того обычая.

Узнав о том единоборстве, сказали мои сыновья: «Выйдет один из нас биться с завистником и исторгнет кровь из его жил. Ты, отец, не поднимай на него руки. Крепок кедр, но и он дряхлеет, ловок барс, но и ему назначен срок».

Не мог я принять их помощь, ибо хоть стали мои сыновья воинами, но в полную силу еще не вошли – старшему было семнадцать, а другим еще меньше. Какой отец пошлет юного сына под вражеский меч? Какой отец не встанет перед ним, не заслонит от гибели? Нет таких отцов! А если есть, то не мужи они, а трусливые шакалы. Сказал я сыновьям: «Крепок еще кедр, и барс ловкости не потерял. Соберите своих людей, а этого сына греха оставьте мне. И когда познает он мою силу и падет, ударим мы на его приспешников».

Взял я свой лук и натянул новую тетиву. Взял я свои стрелы и выбрал лучшие, с острыми наконечниками. Взял я свой меч и наточил его. И ничего другого мне было не нужно.

В день поединка явился мой враг и был он как гора, как бык, тащивший груз оружия, – нес он лук со стрелами, и связку дротиков, и щит, и боевой топор, и кинжал. И пришли с ним другие знатные из моих завистников, и привели своих воинов, и то же сделали мои сыны. Встали их и наши люди по обе стороны площадки для ристаний, и глядели они друг на друга, как псы на волков. И горели у моих людей сердца за меня, и говорили они…»

– Господин!

Я услышал крик Муссавасы и очнулся. Стоя на гребне бархана, охотник показывал на северный горизонт, и губы его тряслись – похоже, он был перепуган насмерть. Небо в той стороне потемнело, будто вдалеке развели огромный костер, дымы от которого застилали пустыню. Это не походило на грозовые тучи, виденные мною в Сирии и Палестине; как-то сразу я понял, что нет в тех темных облаках дождя – да и какие дожди в Сахаре! Если что и приходит тут с небес, так только ветер и песок.

– Буря! – выкрикнул Муссаваса. – Будет буря, господин! Поднимай своих воинов!

Иапет, Шилкани и десяток ливийцев были уже рядом. Прочие торопливо собирались около своих офицеров, хватали оружие и мешки, отряхивали одежду. Наш маленький лагерь внезапно наполнился голосами, шарканьем ног и лязгом металла.

– Плохое место, открытое, – сказал Иапет, озираясь вокруг. – Ослов потеряем. Да и людей, если только не найдем где спрятаться. Помилуй нас Амон!

Наш проводник съехал вниз с бархана.

– На заходе солнца – скалы… К ним, мой господин, к ним! Если успеем, будем жить!

– Показывай дорогу, Муссаваса. Рени, Пианхи, Мерира, Левкипп, ведите людей! – распорядился я. – Иапет, ты с приятелями погонишь животных. Сохраните воду! Хоремджет, пойдешь последним. Подгоняй отстающих. Вперед!

Перевалив за край песчаного холма, мы побежали по пологому склону. Небо на севере дымилось все сильнее, и только Амон ведал, хватит ли нам сил и времени, чтобы добраться до убежища. Ветер, еще не достигший сокрушительной мощи урагана, срывал желтые вихри с гребней дюн, и воздух постепенно превращался в смесь пыли и песка. От этой отравы жгло в глотке и смертельно хотелось пить, но мы не могли остановиться – поистине жизнь наша зависела от наших ног. Подобно духам мертвых мы неслись сквозь сгущавшуюся мглу – двадцатую часть сехена, десятую часть, пятую… Вниз, вверх, вниз, вверх… Ревели ослы, раздавалось тяжелое дыхание людей, шуршал песок, и разбойничий посвист ветра становился все сильнее и пронзительнее.

Буря в пустыне надвигается быстро. Только что мы пребывали в покое, кто спал, кто лежал или сидел – и вот мчимся в неизвестность, спасаясь от гибели. Переставляем ноги, ни о чем не думая, кроме боли в икрах и в груди, тяжести мешков и палящей жажды…

Не думая?.. Как бы не так! Бежать без оглядки, вкладывать в бег все помыслы и силы – не моя привилегия. Не мой жребий! В мгновение опасности вождь думает за всех, ибо он – первый после бога, и судьбы человеческие – в его деснице. Даже на пороге врат Осириса вождь остается вождем; может быть, воздвигнуты эти врата, чтоб испытать его сердце и душу.

И я, шагая вслед за Муссавасой, не мог избавиться от мыслей, и были они странными: я думал, что буря эта послана нам во спасение. Если мы доберемся до скал, переживем ярость самума и сохраним свои жизни, это будет явный знак милости богов, посылающих удачу нам, а не ассирам. Ведь их отряды тоже блуждают в пустыне, и ярость бури обрушится на них, и ветры, зной и летящий песок возьмут свою дань… И будет она обильной, так как нет с ними проводников и опытных людей.

Думая об этом, я считал шаги. Четверть сехена… Ветер, налетавший с севера мощными порывами, нес песчинки, они секли шею и правую щеку. В небе – еще не над нами, но приближаясь с каждым мигом – кружили черные демоны, и призрачный их полет был страшен; чудилось, что злобный Сет отправил армию своих отродий, чтобы уничтожить Ра, повергнуть Гора и Амона и вновь убить Осириса. Но солнце еще сияло на юге и было оно как знамя, что собирает на битву светлых богов. Мы – с ними, подумалось мне. Мы уже сражаемся, бьемся с усталостью и страхом.

– Скалы! – завопил Муссаваса. – Скалы, хвала заступнице Исиде!

Они походили на каменные зубы или пни, подточенные снизу. Ветер гонит песок над поверхностью, перетирает камень, вырезает в утесах ниши и пещеры; от дневного жара и ночных холодов скалы трескаются, и проходы меж ними завалены глыбами. К таким местам я отношусь с большой симпатией: кто бы их ни сотворил, боги или демоны, они подходят для засад, для тайных укрытий и надежной обороны.

Наша колонна змеей вползала под прикрытие скал. Ливийцы, оставив ослов в одной из пещерок, принялись сооружать защитную стену из валявшихся кругом камней; остальные последовали их примеру, и на недолгое время грохот глыб, брань и восклицания перекрыли нараставшие стоны ветра. С камнем мы умели обращаться – еще недавно мы долбили его, ломали и таскали в Восточной пустыне и занимались этим кто год, кто два, а кто и десять лет.

– Сюда, чезу! – Давид показал мне углубление с подветренной стороны, достаточно большое, чтобы там разместился с десяток человек. Хайло, Нахт и Пауах торопливо громоздили камни перед этим убежищем. Муссаваса, бросив свое охотничье снаряжение, помогал им. Последние группы моих бойцов прятались под скалами, выкладывали у стен походные мешки, жадно пили, мочили в воде куски полотна, чтобы прикрыть лицо и рот. Небо потемнело, солнце затмилось, черные демоны уже парили над нами в вышине, а дальше, сметая этих призраков с небес и сокрушая холмы песка, двигалось жуткое чудище, гигантский смерч – гибли, как называли его ливийцы. Не хотелось на него глядеть – он был страшен, точно лик Сета.

Я возвысил голос, перекрикивая вопли ветра.

– Знаменосцы! Проверить, у всех ли есть вода во флягах! Снять с ослов бурдюки и раздать людям! Всем лечь! Прижимайтесь к камням, немху, берегите глотки, ноздри и глаза! С нами Амон! Молитесь ему, и останетесь живы, обнимете своих детей и упокоитесь в своих гробницах!

Это вряд ли, мелькнула мысль, ведь мы уходим к римлянам. Но что с того? Солдатам следует напомнить, что командир с ними, что он взывает к милосердию богов и не забыл о делах практических, то есть о воде и укрытии. Кто бережется сам, того и Амон побережет.

– Взз-ууу!.. взз-ууу!.. – выло в небесах. Демоны Сета готовились к схватке со светлыми богами.