Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт

И рубить деревья направо и налево не получится. Собирать хворост — это максимум. То есть, топлива крестьянам, и уж тем более горожанам, едва хватает еду приготовить. Опять же, а в чём воду кипятить? Огромные медные котлы, которые висят на треноги. Какой там КПД от костра под ним? Там тонну дров надо, чтобы ванну вскипятить. А где купить котёл? А кто тонну дров хоть раз в неделю выдаст? А где взять мыло?

Максимум, что могут крестьяне — это руки вымыть, натерев золой. И то в речке. Колодец — это серьёзное техническое сооружение. Там нужны кольца или кирпичная кладка стен. Кончились римляне древние, нет ни акведуков, ни колодцев. Да хоть доски из морёного дуба нужны для облицовки стен, а то он тупо осыпется. Колодец — это не родник под ёлкой. Воду нужно таскать с реки. Ну из Сены, например, по которой плывут навоз с прочими нечистотами и трупы людей и животных.

Размышления эти навели Иоганна на мысль. Если не сильно получится с овсом и морковью, то бог с ними. Водоросли можно понемногу добавлять. Камыш на озере резать и попытаться силос делать. Раздать коней на полгода крестьянам с отменой налога, выкрутятся, а вот на сэкономленные деньги купить каждой семье, ну или сколько будет на рынке в Риге, медных котлов. Пусть кипятят молоко, пусть супы варят, а не каши парят в горшках.

— Я сам краски делаю.

— Тогда почему сей брат тебе их выдает под роспись. Ай, как будто они не твои.

— Так они сделаны из материалов, что покупает брат Вонифатий на деньги монастыря.

— Глину? Ладно, замяли. Собирайтесь быстрее, если мачеха с Марией будут так же долго собираться, то мы опоздаем к архиепископу на приём.

Если куда-то сильно спешишь, то на твоём пути обязательно будут препятствия возникать. Ты начинаешь ещё больше спешить и препятствия становятся просто непреодолимыми. Ну, так электричка хвост покажет, а следующая завтра утром. Нет в самом начале четырнадцатого века в Риге электричек. Не беда. Беда найдётся. Бывают вещи и похуже электричек.

Как ни медленно собирались из-за художника, а всё же запас времени был, тем более всё находилось в пределах полукилометра. Пробившись через запруженную торговцами и покупателями уже Домскую площадь, отряд из тачанки и пяти новиков, в броню закованных, доехал до женского цистерианского монастыря и храма святой Марии Магдалины и остановился у ворот. Потарабанили. А в ответ опять тишина. Громче потарабанили. Ещё громче грохнул навершием меча в деревянные ворота Андрейка с богатырского замаха, щепки от них отбивая. Народ, праздно и непраздо идущий по улице, прыскал в сторону и грозился стражу городскую вызвать.

Иоганн и сам уже хотел кого за стражниками на площадь послать, видел тройку с алебардами на Домской площади, как тут ворота распахнула та самая огромная девка, да, что б её, прицепилось слово, монахиня и между ней и створкой протиснулась расхристанная Мария. Не мачеха — датчанка.

Она чего-то голосить сразу начала, но девка-монашка ухватила её огромной подходящей Андрейке или братцу Гришке ручищей и попыталась её назад затащить. И это у неё практически получилось. И без сомнения получилось бы, не стой рядом тот самый Андрейка. Будь на его месте кто другой, да хоть тот же Гришка и датчанку бы уволокли за ворота, никто в здравом уме из католиков, а Григорий, как и отец Иоганна, католик, не поднимет руку на монашку. Но Андрейка — это пацан ещё. И это раз. А ещё он православный, и никакого почтения к католическим монахам и монашкам не испытывал. Совсем не толерантный, дикий, русский в тылу врага.

Новик как держал меч навершием в сторону ворот, так этим навершием и саданул огромную девку-монашку в плечо, откуда росла рука загребущая. И примерно с той же силой, что до этого по запертым воротам. Щепка от девки… от монашки не отлетела. Это она отлетела и впечаталась во вторую, закрытую, створку ворот. Загребущая ручонка разжалась, и датская Мария, которая рвалась к тачанке, к своим, полетела на грязную улицу, которую никто пока и не собирался мостить и подметать.

Событие тридцатое

— Бежим отсюда! Бежим быстрее! — датчанка вскочила и, даже не отряхнув грязь с сюрко и упленда, бросилась к Андрейки, ища защиты у новика, закованного в броню. Упленд — это такой плащ из фландрского сукна на меху.

Бежать на самом деле стоило. Так как здоровущая монашка не погибла от столкновения с воротами. Она тряхнула головой и завопила. Голос был под стать габаритам девки. Паровозный гудок густо покраснеет, услышав, от стыда покраснеет, как можно ЭТО с его писком сравнивать.

Андрейка одной рукой забросил датчанку на коня и сам, гремя железом, взгромоздился без посторонней помощи в седло. Тачанку лихо развернули и понеслись к Домской площади. Святой отец с круглыми глазами всё норовил оглянуться, но позади мчались четыре всадника и увидеть, что там творится не было никакой возможности. Потому преподобный бросил оглядываться и принялся креститься, матерью божью на помощь призывая. А вскоре кривая улица совсем изогнулась у выхода на Домскую площадь и ворота женского монастыря скрылись за поворотом. А там и площадь с её многолюдьем. Пробившись сквозь толпу, тачанка остановилась в десяти метрах от центрального входа в собор.

Новик спустил Марию на землю и к ней сразу, и преподобный Мартин бросился, и Иоганн. Правда, последний в попоне, прикрывающей пушку, запутался и сначала в осадок выпал, тоже растянувшись на грязной земле. Это для симметрии им же сейчас с архиепископом Риги встречаться, ну и непонятно тому будет, чего это тётка в грязи вся, а пацан барончик чистенький, хоть и мокрый немного, так как дождик не то, чтобы шёл с самого утра, но моросил.

— Что произошло дочь моя и где фрайфрау Мария! — преподобный Мартин первый вопросы озвучил, ну, лаконичней бы у Иоганна не получился, потому размащам грязь по сюрко он тоже ухи на датчанку навёл.

— Марию заставляют подстричься в монахини! Святой отец, помогите ей!

— Зачем? Как заставляют? — ничего не понимал в этом Иван Фёдорович. Далёк был от религии. — Стоп! Это как в «Гардемаринах», что ли? — Как там ту девицу звали, что Харатьяна окрутила? Софья? Её тоже хотели в монастырь забрать и в монашки подстричь, чтобы она земли и крестьян монастырю отписала.

— Гардемаринах? Где это? — оборотился к Иоганну пастор.

— Её заставляют подстричься в монахини и передать