Военный инженер товарища Сталина 2 - Анджей Б.

вниз. Стоял крепкий запах крыс, испражнений и какого-то непотребного варева. Тут и там горели тусклые очаги костров — палили украденные дрова. Сутулые фигуры в оборванных одеяниях провожали нас настороженным взглядом. Где-то сочилась вода. Где-то всхлипнул младенец. Тощая мать протянула нам руку за подаянием, прижимая к вороху одежд грудного ребенка. Бедный малыш тихо попискивал, прося молока. Немка что-то пролепетала на своем птичьем языке — мы, разумеется, черта с два поняли.

— Хлеба просит, — предположил Борька, глядя в ее запавшие голодные глаза. Совсем молодая, но почти уже старая женщина, изуродованная войной и бомбежками.

Шли вдоль рядов ящиков, бочек, факелов, колясок, коробок. Тут и там в коробках лежали бездомные. Смрад разложений становился невыносимым. Пришлось прикрыть нос. Сквозь рукав Борька промычал:

— И это вот твой подземный Берлин?

— Почему это «мой»?

— Ну, ты ж предлагал укрыться в туннелях. Я не помню — спал уже.

Очевидно, кто-то обратил на наш разговор внимание. К ногам подкатилась пустая банка консервы. Из дальних рядов поднялась бесформенная масса в лохмотьях. Борька толкнул локтем в бок, шикнув:

— Тихо. Нас кто-то заметил.

Мы ускорили шаг. Впереди, в темноте тоннеля, маячили вагонетки на рельсах — где-то там начиналось, вероятно, метро. Как раз вдали прогудела шумом подземка.

Ковыляя, почти ползком, с хрипом приблизился неясный силуэт.

— Русишь?

Мы обмерли. Неужели услышал нашу русскую речь?

— Руссо пленник?

— Найн, — выдавил Борька. — То есть, нет, если тебе по-немецки.

Силуэт издал тихий смешок. Оценил юмор гостя.

— Меня не бояться. Я есть, хм-м… друг. Слышать ваш слов. Вы говорить по-русиш.

— А ты, мать тебя, кто? — подбоченился Борька.

— А-атставить! — толкнул я. — Не груби. Может, нам хотят помочь.

— Кто? — обвел он рукой подземелье. — Нищие? Им бы самим корку хлеба в рот сунуть.

— Я-я… — кивнул незнакомец в хламиде. — Мне не грубить. Я хотеть помощь руссиш. Вы же пленный, м-мм… бежать от жандарм?

— Тебе какое дело, образина немецкая?

— Прекрати!

— А чё он пристал? Ща и другие увидят. Тикать надо, Саня.

— Погоди. Чем вы хотели помочь?

— Вы, м-мм… пленный, сбежать от гестапо?

— А что?

— Я слышать вчера сирен. Видеть машин жандармерий. Облава. Так?

— Ну, допустим! — все еще недоверчиво сжимал нож Борька. — А откуда ты, нищий подземки, так хорошо знаешь русский язык?

— Давай отойти, — оглянулся тот, что в хламиде. — Чтоб нас не слышать.

— Пургу не гони, фраер! Ща нас утянешь куда, а там нас и сцапают. Урою, собаку!

— Да погоди ты! — оборвал я бойца. — Сперва давай выслушаем. Если б хотел сдать, давно бы поднял шум. А так — видел? Сначала пнул банку, чтобы привлечь внимание. И сам подошел, не стал орать на все подземелье.

Борька насупился, не сводя взгляд с незнакомца. Тот поманил рукой в сумрачный угол. По бокам шли лавки. Валялись обрывки газет. По стенам подземки висели оборванные плакаты с Геббельсом, Герингом, Гитлером.

— Я не есть враг, — уселся он на скамью, предложив жестом сесть рядом. — Мы есть подполье Берлина. Мы есть истинный германский народ.

— Коммунист, что ли? — недоверчиво присел на скамью младший боец, готовый тут же вскочить.

— Найн. Не коммунистен, нихт. Патриот германский наций.

— Повторяю, откуда так русским владеешь, бес окаянный?

— Мы есть связан с русский плен. М-м… как это по-ваш… — щелкнул он пальцами. — Давно связан с русскими пленный. Те, что в Берлин прибыть еще с началом война. Три год назад. Много гестапо убить, но есть уцелевший. Ваш родной земляки.

— А ты не провокатор, случаем? А то я быстро — того! Вжик ножом и урою.

— Найн. Я слышать ваш речь. Узнал. Не стал кричать, звать. Сам подходить. Вы видеть.

Борька задумался, оценивая взглядом хламиду нищего. Я пока продолжал молчать, со своей стороны окидывая незнакомца придирчивым взглядом.

— Если ты из подполья, как говоришь, то почему тут, в подземелье, у нищих?

— Сейчас объяснить. Мой наций погибает под Гитлер. Ваш земляки пленный скрываться у нас. Бежать год назад.

— Сколько? — сразу подался вперед Борька. — Сколько пленных бежать?

— Три.

— Кто?

— Два мужчин, одна фройлян.

— Ща как въеду в зубы за фройляйн!

— Ох, простить. Ваш женщин.

— Где?

— Укрыться у нас.

— Это я понял, балбес. Где, я имею в виду — далеко?

— Найн. Тут, в подземелий.

— Покажешь?

— Яволь. Мой и хотеть показать.

— Тогда ведите, пожалуйста, — подал я голос.

— И быстрее, герр немец! А то врежу под дых.

— Борис! Прекрати! Нам хотят помочь, а ты в штыковую. Имей совесть. Видно же, не враг нам.

— Я-я… не враг. Я есть друг.

Оставляя смрад скопления нищих, мы стали удаляться вглубь подземки. Борька прихватил пару скомканных газет. Хотел помочиться на плакат Геббельса, но я показал кулак.

— Мой Герхард зовут, — по-пути представился нищий.

— Да что ж вы все тут на «г»? Одни говнюки в помойке собрались. И Германия ваша на «г». Гитлер, Геббельс, Геринг, Гиммлер, кто там еще?

— Гесс, Гейдрих, Гудериан, фон Гот… — пришлось мне добавить. Стало забавно.

— А это что за говнюк, тоже на «г»?

— Герман Гот, — вставил немецкий подпольщик. — Командовать третий танковый групп вермахт армий «Центр».

— После поражения Германии будет приговорен на Нюрнбергском процессе к пятнадцати годам, — добавил я сведения из Википедии. — И, между прочим, генерал-полковник.

— Во-во! И тут на «г» — генерал. Короче, одни говнюки тут у вас, — хохотнул в лицо нищему.

А когда тот снял капюшон, оказался совсем и не нищим. Просто скрывал под хламидой свое истинное лицо подпольщика.

— Ого! — вгляделся в бликах настенных ламп Борька. — А ты и не нищий особо.

— Так есть. Мой ходить тут. Притворяться.

— Зачем?

— Искать.

— Кого?

— Других патриот. Других подпольщик.

— Так вас тут целая организация?

— Нихт. Всего восемь, м-мм… как это у вас? Людей. Так?

— Всего-то? — разочарованно выдохнул Борька. — А я-то думал, мы с твоим подпольем Гитлера скинем. Сдадим Берлин советским войскам.

— Нихт Гитлер. Он не есть в Берлин. Нам стать известно, он куда-то бежать.

Я подмигнул другу.