Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

Поход в казино не принес ничего, кроме раздражения. Даже хозяина не увидел. Впрочем, на черта он мне сдался? Не буду же я принимать всерьез слова Папы Допуло о «других способах». Плюнуть, растереть и забыть!

А вот главарь контрабандистов про меня не забыл.

— Тебя человек поджидает, — уведомила меня Микри, стоило мне появиться во дворе.

Посмотрел на невзрачного типа, полоскавшего пальцы в мраморной цистерне. Он заметил меня и кивнул: мол, узнал, себя показал, если понадоблюсь, я на месте.

Присел за столик, Микри без капли смущения за случившееся ночью уселась напротив.

Рассказал ей про свою беду.

— Зря вы потащились к французам. Место с дурной славой. Нет, не то, чтобы я слышала, что люди пропадали… Просто публика там разная. И есть откровенные подонки. Один марселец… Он, люди рассказывают, сбежал из Франции. Девушке лицо бритвой исполосовал. Есть такой мерзкий обычай у местных сутенёров. Наказывают таким жутким способом провинившихся проституток, отказавшихся дальше работать.

— Марселец? Он, случайно, не в красном колпаке ходит?

— Он самый! Видел его?

— Уже дважды! Ночью в кабачке и час назад у казино. Похоже, мне стоит еще раз наведаться в этот погребок.

Мысль об этом меня посетила сразу, как обнаружилась пропажа Спенсера. Но до вечера винные погреба закрыты: убедился в этом, когда с Проскуриным проезжали мимо них.

— Не стоит туда ходить одному.

— У меня нет выбора. Зато есть это! — я приподнял полу сюртука, показав Микри ручку револьвера.

Она покачала головой:

— Вечно вы, мужчины, ищите неприятностей на свою голову.

— Ты знаешь Проскурина из портовой таможни?

— Его все знают.

— Сбегай к нему и предупреди, что я ушел к французам. Пусть знает, где меня искать, если пропаду.

Микри клятвенно пообещала выполнить задание для начинающей юной подпольщицы.

Я встал, подошел к цистерне, пошептался с посланцем Папы Допуло и отправился на Дерибасовскую.

Уже смеркалось, и кабачок открыл двери посетителям. Их было пока раз-два и обчелся. Хоровому пению придет черед ближе к ночи.

Огляделся.

Стены были выложены крупными каменными блоками. Свод довольно искусно образовывал правильную сферу и был изрядно закопчен. Узкий проход вел в другое темное помещение, наверное, в кухню. Не могут там Спенсера прятать?

— Чего высматриваешь? — сердито окликнул меня кабатчик. — Заказывай или убирайся.

— У вас поесть можно?

— Где тут готовить? — удивился хозяин. — Мы же под землей. Сыру могу дать. И багет.

— Давай свой сыр. И маленький кувшин вина. Есть хорошее белое? Не разбавленное?

Кабатчик удалился, бурча что-то под нос и ни слова мне не ответив. Скоро вернулся, с шумом поставил на стол тарелку с твердым козьим сыром и глиняный незатейливый кувшинчик. Сообщить мне о сорте или названии вина он не посчитал нужным.

Сыр оказался на высоте, вино явно подкачало. Но я не пить сюда пришел. Отщипывая кусочки сыра, продолжал наблюдать.

Когда сыр закончился, а кувшинчик показал свое дно, в кабачок спустился тот самый марселец в красном колпаке, о котором меня предупреждала Микри. Прошел в сторону подсобки, как я окрестил темное помещение в глубине подвала, приняв сперва за кухню. Кого-то окликнул севшим голосом. К нему вышел его товарищ-неаполитанец, с которым ночью у них чуть не вышла ссора с поножовщиной. Уселись за дальний столик и яростно заспорили.

Я не отводил от них глаз, и это заметили. Итальянец встал и вихляющей походкой направился в мою сторону.

Не спрашивая разрешения, уселся рядом.

Я бывал в Неаполе и прекрасно знал арсенал ужимок и руковерчения, которыми местные жители с древности привыкли дополнять свою речь — от умильного кручения указательным пальцем у кончика рта (отличная еда!) до похабных и угрожающих жестов. Поэтому меня не удивили ни его манеры, ни вызывающее поведение.

— Что хочешь? — еле выговорил он по-русски и скорчил зверскую гримасу. Изобразить опасного типа ему было не трудно: правую щеку прочерчивал длинный узкий шрам от уха до подбородка.

— Англичанина ищу, — ответил я, не убирая руки со стола. Хвататься за револьвер сейчас было бы глупо, слишком тесно.

— Англичанина ищешь, — повторил он за мной как-то бездумно.

— Мы были вчера здесь Он пропал. Думаю, он сейчас снова здесь, — я взглянул ему в глаза — в узкие прищуренные щелочки.

— Думаешь, он здесь, — снова, как попка, повторил неаполитанец. Он широко раскрыл рот и изобразил попытку сунуть туда кулак, выражая таким жестом свою насмешку.

— Уже не думаю — уверен, — ответил я твердо.

— Тогда пойдем, — цыкнул он сквозь зубы.

— Куда, на улицу?

— Туда, — он махнул головой в сторону подсобки.

— Спенсер там?

— Увидишь!

— Нет.Так дело не пойдет. Ты так и не ответил на мой вопрос.

— Уже ответил, — ухмыльнулся он и изобразил нечто вроде нашего «зуб даю». Похоже, несколько штук уже кому-то дал. — Взгляни на свой член.

Я, было, решил, что это новое оскорбление, но, опустив глаза, увидел, что к левому бедру прижата длинная узкая опасная раскладная бритва на черной слегка изогнутой ручке.

— Полосну — истечешь кровью за полчаса, как свинья, — ощерился сквозь редкие зубы этот мараз, приставив к уху большой палец и покачав ладонью с намеком на ослиные уши. — В Неаполе, откуда я родом любой из каморры знает, с какого конца браться за бритву. И имеют свой знак!

Ничего себе! Каморра! Неаполитанская мафия! Неужто он из этих?

Он ткнул пальцем в свой шрам. Затем резко вытащил бритву из-под стола и прижал ее к моей щеке всей плоскостью лезвия.

— Хочешь такой же? — рассмеялся хрипло. — Двигай ногами и свечу захвати.

Я подхватил низкий канделябр с тремя свечами и пошел в подсобку. Неаполитанец последовал за мной. Марселец к нам присоединился, оставаясь за спиной своего подельника. Самый странный крестный ход на земле — я со свечами впереди, а за мной — уголовные рожи.

Вошел в подсобку. Криминальная парочка притормозила у входа.

Я посветил себе свечами, разгоняя полумрак. В подсобке было пусто. Лишь в углу стоял стол с наваленными на него кругами сыров и хлебом. Под столом в ряд стояло четыре бочонка с краниками почти у пола. Спенсера не было. Я вопросительно уставился на подельников у входа.

— Мозгов не хватает сообразить? — спросил марселец и что-то гаркнул на французском: наверное, ругательство.

— Люк в полу!