Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов

просто в нашу сторону. Но они отходили, растягивая порядки. Отходили в том единственном направлении, где нас еще не было. Слишком предсказуемо, и, кажется, японский командир что-то понял. Выскочил в центр строя, что-то закричал. Я тут же вскинул бинокль и оценил его фуражку: желтая полоска с двумя линиями и звездой. Значит, офицер штабного уровня, наш пациент! Подстрелить бы его аккуратно, чтобы не мешался, но и не умер, вот только на таком расстоянии без оптики даже я не решусь.

Так что все дело за Врангелем… И только я о нем подумал, как в отступающих японцев врезалась казачья сотня. Первые ряды атаковали немногими сохранившимися пиками, а остальные сразу шли с шашками. Удары сыпались с огромной скоростью, лошади раскидывали любые попытки японцев сбить строй, а я отчетливо понял, почему даже с появлением огнестрельного оружия генералы больше века держались за плотные ряды. Да, так проще командовать, но еще это и единственный способ остановить добравшуюся до пехоты кавалерию.

Не успел, и даже одна сотня может разорвать в разы превосходящий ее отряд. И я видел это сейчас собственными глазами. Там, где стреляла пехота, где поработали мы и даже два пулемета, несмотря на ощущение страшной бойни, на земле осталась всего сотня тел. А вот там, где сейчас рубились казаки, мертвых врагов уже было гораздо больше. Страшная сила.

Я махнул своим, чтобы бежали следом, и со всех ног бросился к брошенной японской стоянке. Здесь нас подхватили тачанки, и уже на них мы подлетели к полю боя. Если Врангелю все же понадобится помощь и прикрытие… Не понадобилось. Остатки японцев уже побросали оружие, а штабного офицера скрутили и притащили ко мне.

— Вот, как вы и просили, господин полковник, добыли языка, — Врангель улыбался во все зубы.

— Победа! — я вскинул руку вверх. После устроенного нами шума еще немного поорать было совсем не страшно.

— Победа! — закричали вместе со мной Врангель, Хорунженков и остальные офицеры.

— Ура! — дружно ответили солдаты, и вместе с этим криком словно вырвалось наружу какое-то неясное напряжение, сковывающее нас все это время.

А потом снова была работа. Разобрать поле боя. Прежде всего, найти всех наших раненых, потом собрать убитых. После точно так же мы занялись и японцами. На чистку ран и перевязку они пошли во вторую очередь, но без помощи никого не бросили. Никакого излишнего гуманизма — если бы пришлось отступать прямо сейчас, у меня бы рука не дрогнула. Но Врангель с Хорунженковым убедили дать день на отдых солдатам, так что время было.

А заодно мы и запасы японского батальона распотрошили и нашли немало интересного. И не только те два горных орудия, которые мы так старательно оберегали от износа ствола в самом начале боя.

Глава 9

Провожу ревизию нашей добычи, чувствую себя подпольным миллионером.

— Тут почти двести тысяч иен, — поручик Славский, поставленный на бухгалтерию, закончил подсчеты.

— Похоже, подвозили для выплаты жалования на передовой. Японцы в этом плане довольно щепетильны, — задумался Хорунженков.

— Двести тысяч — это же для целого корпуса, наверно, — вздохнул Буденный, пришедший вместе с Врангелем.

— У японцев нет корпусов, как у нас, — поправил я его. — Дивизии объединяются сразу в армии, что в свою очередь делает их более мобильными.

— Так, может, и нам корпуса не нужны? — сразу же загорелся Семен.

— Может, и не нужны, — согласился я. — С другой стороны, решительно можно действовать и на уровне корпуса, и тогда уже вражеским дивизиям не поздоровится, так что тут все зависит от нас самих.

— А что с деньгами будем делать? — напомнил Врангель.

С одной стороны, очень хотелось запустить лапу в такую кубышку, а то годовая зарплата полковника — тысяча рублей, поручика вроде Славского — сотня с хвостиком. А тут сразу двести тысяч, которые можно пустить на правое дело! С другой стороны, а какой пример я подам остальным, и что за полк у нас получится?

— Сдадим в казну, — решил я. — Всем солдатам выдадим по три рубля за храбрость, а все остальное сдадим.

— Жалко, — вздохнул Буденный.

— И даже трешку нельзя будет выдать, — заметил Хорунженков. — Обвинят в растрате, как пить дать, обвинят. Или, вы думаете, в армии интриг не бывает?

— Обвинят, оплачу из своего кармана, — я прикинул, что у местного Макарова было отложено почти две тысячи. — А солдат наградим лучше прямо сейчас, пока впечатления не остыли.

В общем, с деньгами решили, хотя все порой и бросали грустные взгляды на сундучок с валютой, и перешли к разбору остальной добычи.

— Смотрите, целая повозка лаптей, — поручик Славский похвастался своей находкой.

— Это не лапти, а китайские чуни, — поправил того Хорунженков. — Если не в строю, в них вполне удобно.

— Не в строю? Значит, не берем? — сразу понял Славский.

— Наоборот, — не согласился я. — На треть полка отложите. На передовой в них, конечно, ходить не будем, но вот в тылу, чтобы ноги хоть иногда отдыхали от сапог, такие чуни будут очень полезны, — тут я заметил еще несколько штук с высокими тканевыми голенищами. — А эти, Петр Николаевич, предлагаю взять вашим. В сапогах-то скрадывать врага, наверно, не очень удобно, а в таких шаг должен быть тихим.

— Попробуем, — кивнул Врангель.

После денег и обуви нам попался рис. У меня мелькнула мысль взять его с собой на всякий случай, но потом вспомнил, как у нас в лагере с питанием, и все желание таскать лишние тяжести разом пропало. И ведь изначально были у меня мысли, что придется голодать, но снабжение в 1904-м оказалось выше всяческих похвал. Четверть фунта мяса 6 дней в неделю, кроме одного постного! Сухари, тушенка, хлеб… Именно хлеб, настоящий! На каждый полк полагалась передвижная пекарня, которая за день готовила хлеба где-то на дивизию. Такими темпами свежие буханки доставались нашему полку каждые три дня.

Со стороны может показаться — ну, хлеб и хлеб, вон раньше сухари были, так какая разница. А я как врач скажу какая: чтобы переварить сухарь, энергии уходит в разы больше, а от этого куча желудочных болезней вплоть до заворота кишок. И это не шутка: вон кто-то из солдат решил подкормить пленных японцев, так те с непривычки чуть не сдохли.