По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

он смотрел в окно машины, стараясь разглядеть знакомые улицы и дома. Получалось примерно как в Ростове. Что-то узнавал, что-то — нет.

Основное здание ОГПУи НКВД, а позже КГБ СССР и ФСБ России он не узнал. Выглядело оно совершенно иначе, чем в его время. Всезнающий КИР сообщил, что здание было построено в конце девятнадцатого века по заказу страхового общества «Россия» как доходный дом, и серьёзной реконструкции пока не подвергалось.

— Уже относительно скоро это случится, — добавил КИР. — Щусев возьмётся за него через три года и сделает так, как мы все привыкли.

— Щусев — это который мавзолей Ленина?

— И не только. Он много чего интересного построил, включая ещё царскую Россию.

Ужин изысканностью не отличался. Перловая каша с вкраплениями тушёнки, по два ломтя чёрного хлеба на брата, квашеная капуста в качестве салата и жидкий чай без сахара на десерт. Проголодавшиеся Михеев, Максим и шофёр смели всё за десять минут. Сидели все трое за одним столом, и Максиму понравилось, что Михеев не чинился. Хотя наверняка товарищу комиссару государственной безопасности третьего ранга полагался немного другой ужин. А может быть, и нет, кто его знает. Время военное, тяжелое, — страна, вон, по карточкам живёт, и Москва не исключение.

Интересно, где его семья, подумал Максим, глядя, как быстро, но аккуратно ест Михеев, склонившись над тарелкой.

— Жена с сыном в Свердловске, в эвакуации, — сообщил Михеев, поднимая глаза на Максима. — Поэтому не дома ужинаю.

— Лихо, товарищ комиссар, — засмеялся Максим. — Только подумал о том, где ваша семья.

— Не всё ж тебе одному шаманить, — весело ответил Михеев и подмигнул.

От Лубянки до 1-го Краснокурсантского проезда, где располагалось общежитие, доехали за пятнадцать минут.

— Ну, бывай, — пожал Максиму руку Михеев, прощаясь. — Отсыпайся, а завтра ровно в девять ноль-ноль жду тебя на Лубянке. Двадцать четвёртый кабинет. Пропуск на тебя будет выписан.

Максим вышел из машины, забрал чемодан и гитару и пошёл к парадному входу высокого пятиэтажного дома, занимавшего угол 1-го Краснокурсантского проезда и Красноказарменной улицы.

[1] Абакумов Виктор Семёнович — Заместитель народного комиссара обороны, начальник Управления особых отделов НКВД.

Глава девятая

Парадный вход оказался закрыт.

Однако, думал Максим, обходя дом с левой стороны, чтобы попасть через арку во двор. Какие интересные узоры плетёт судьба. В моё время, помнится, парадный вход тоже был закрыт.

Он прекрасно знал и эту академию имени Сталина, и этот район, и даже этот дом. Причём очень неплохо знал.

Его любимая альма-матер Бауманка располагалась (и располагается в этом времени) напротив Лефортовского парка, на правом берегу Яузы.

А сразу за парком — Екатерининский дворец и вот этот дом.

Во времена его юности в Екатерининском дворце уже около тридцати пяти лет находилась Общевойсковая академия Вооружённых Сил Советского Союза — многие сослуживцы Максима её оканчивали. До возрождения Советского Союза она называлась Общевойсковой академией Вооружённых Сил Российской Федерации, а при первом Советском Союзе была академией бронетанковых войск.

Лефортовский парк был любимым местом отдыха студентов Бауманки. Там пили пиво, гуляли с девушками и даже, бывало, зубрили экзаменационные билеты во время весенней сессии (во время зимней было холодновато).

В том же парке часто прогуливались молодые мамаши с детишками — жительницы района и жёны офицеров, слушателей академии. Иногда вместе с мужьями.

Так что Максим даже испытал нечто вроде ностальгии.

Ладно, подумал он, ностальгии успеем предаться, сначала неплохо бы устроиться.

Он вошёл в дом через чёрный вход, поднялся по ступенькам на первый этаж (в доме имелся высокий полуподвальный этаж), обогнув шахту лифта, забранную крупноячеистой металлической сеткой. Лестничную площадку и длинные коридоры, уходящие вправо и влево, освещали слабенькие сороковаттные лампочки, но Максиму вполне хватало. Он бы и без электрического света рассмотрел всё, что надо.

Комендант — пожилой лысый мужчина с военной выправкой, пышными, жёлтыми от никотина усами и командирским голосом, обнаружился здесь же, на первом этаже.

Он внимательно изучил документы Максима, кивнул каким-то своим мыслям и сказал:

— Ну что ж, добро пожаловать. Звать меня Захар Ильич, обращайтесь, если что нужно. Давайте провожу вас в вашу комнату, всё покажу, оставите вещи, а потом спустимся ко мне — возьмёте постельное бельё, одеяло, ну и прочее, что может пригодиться.

— Например, что? — поинтересовался Максим.

— Например, посуда, — усмехнулся в усы комендант. — А также чайник и керосиновая лампа. С электричеством перебои бывают, особенно во время налётов. Вы как к бомбёжкам относитесь?

— То есть? — удивился Максим. — Я фронтовик, вообще-то, бывал под бомбёжками. И даже сам, можно сказать, бомбил, — добавил он, подумав при этом, что штурмовка, конечно, не бомбёжка, но задачи те же — уничтожить наземные цели.

— А, ну да, вы же лётчик. Я к тому спросил, что многие, даже те, кто на фронте побывал, во время налётов прячутся в бомбоубежище. Оно у нас тут, в полуподвале, и всегда открыто. А кто-то не обращает внимания.

— И часто налёты?

— Довольно часто. В основном, ночью. Хотя и днём бывают, редко, но бывают. Нас, правда, бог миловал, не попали ни разу. Ни по академии, ни по дому. Я к тому, если в бомбоубежище прятаться надумаете, прячьтесь, никто не осудит.

— Спасибо, Захар Ильич, — улыбнулся Максим. — Разберусь.

Комнату Максиму выделили на третьем этаже.

Была в ней стандартная железная кровать с матрасом и подушкой, шкаф для одежды, пустая книжная полка, стол, три стула и одно окно с широким, словно стол, подоконником и плотными светомаскировочными шторами.

Освещала весь этот шик электрическая лампочка с абажуром желтоватого цвета, свисающая с потолка. На столе имелась ещё одна электрическая лампа — настольная.

Комендант выдал Максиму ключ от комнаты, показал в конце коридора общую кухню, умывальники, туалеты и три душевые комнаты, которыми он явно гордился.